Алексей Варламов - Григорий Распутин-Новый

30 апреля 1910 года в «Московских ведомостях» появляется передовица, утверждавшая, что Г. Распутин – хлыст и так как «секта хлыстов по закону гражданскому считается сектой вредною и недопустимою», содержалось в статье и требование к Синоду рассмотреть это обстоятельство.

Однако результата не было: 13 ноября 1910 года Тихомиров констатировал: «Вчера был у меня проездом Ипполит Гофштеттер с юга в СПб. Рассказывал, что Гришка Распутин "вполне оправдался" перед царем и царицей, был У них и пользуется "громадным влиянием" и "нежной любовью". Ипполитке это по сердцу, он и сам обожатель Гришки… А мне он всю душу перевернул. Не спастись им. "Мани, факел, фарес". Уж какое тут царство с Гришками Распутиными».

Это «вполне оправдался» также косвенно свидетельствует о том, что расследование, которое было проведено Двором, имело для Распутина положительный результат, Тихомиров же мог считать свое дело проигранным. И в его личной судьбе это поражение было тем болезненнее, что оказалось далеко не первым: Государь, которому он хотел служить всей жизнью своего «опытного странничества» (а в известном смысле он был не менее опытен, чем Распутин), его отверг.

В дневнике за 1912 год Тихомиров снова записал переданные ему слова Императора: «Я ошибся в своих ожиданиях от Тихомирова». И также: «Столыпин мне сказал последний раз по поводу нежелания Государя видеть меня: "Да неужто же Вы не знаете, что Государь разгневан на Вас за статьи о Распутине? Это был с Вашей стороны подвиг, но он очень дорого Вам обошелся"».

Отсюда и пессимистический тон тихомировского дневника (за которым стоят не только настроения его автора, но определенного круга людей, чьей поддержки так не хватит престолу в 1917 году): «…С таким императором ничего, кроме революционной "смуты", невозможно»; «на престол взошел "русский интеллигент", не революционного, конечно, типа, а "либерального", слабосильного, рыхлого, "прекраснодушного" типа, абсолютно не понимающего действительных законов жизни»; «Будущего нет не только у меня, но и у дела моего. Царя нет, и никто его не хочет… Церковь… да и она падает. Вера-то исчезает….Народ русский!…Да и он уже потерял прежнюю душу, прежние чувства…»И, наконец, как итог всего: «Самого Государя я глубоко жалею. Это, вероятно, несчастнейший человек в России. Нигде поддержки, нигде опоры. В недрах семьи – больная супруга, страшно нервная, и это влечет за собою какой-то ложный мистицизм, а в его результатах – появление ряда личностей, прямо губящих Трон. Ведь Григорий не первый. Был Филипп, был Папюс. И разговоры, – вероятно, на большой % прямо врагов Трона, разносят по России тысячи сплетней, вероятно, и клеветы. Всё это накопляет впереди – черные тучи. А Государь не находит сил положить этому конец. По-видимому, он много понимает, много знает, но что из этого, если не хватает воли? А России теперь нужен вождь, гигант. Без этого она не может подняться. <���…>».

Стоит также привести еще одну обширную выписку из дневника Тихомирова, относящуюся к Распутину. Здесь Тихомиров ссылается на мнение своего хорошего знакомого Алексея Александровича Нейдгарта, служившего в ту пору в Синоде:

«…он (Нейдгарт. – А. В.) считал болезнь глубже – и во всём Русском народе. Россия изменила вере, Богу, она вследствие этого развратилась, и вследствие этого делает то, Что ее еще более развращает, и не делает того, что может служить ее духовному возрождению. Он относился к Государю с жалостью и с любовью: это та кровная дворянская любовь, которая характеризовала и Столыпина. Он не в состоянии был не любить Царя и всегда радовался, когда мог найти в нем что-нибудь хорошее. Но в общем – он был убежден, что такой Царь послан Богом для наказания России, на ее кару. Такого Царя страна получила за всеобщую народную измену Богу. Разумеется – одно из величайших нравственных мучений Алексея Александровича составлял Григорий Распутин. Это – конец. Выше в грехе, ниже в падении нельзя дойти. А за Григорием Распутиным ухаживают, от него ищут протекций, перед ним склоняют[ся] архиереи, и этот позорный человек решает судьбы Церкви. Это было вечное мучение Нейдгарта.

Он, конечно, укорял иерархию в недопустимом сервилизме [15]. Он говорил, что прямо спросит Никона, каков же был его голос при хиротонии [16]Варнавы? Не знаю, спросил ли. <���…> Пока Нейдгарт еще верил в созыв Собора и не потерял надежды, что Столыпин прозреет и произведет реформу Думы, – он еще был философски спокоен. Между прочим он постоянно и мне внушал (даже надоедал), чтобы я подал записку Государю об этих двух реформах. Но я ему долго не говорил, что я это и без него сделал, и что сверх того – из-за статей о Григории Распутине – потерял даже и ту небольшую дозу благоволения, которой, по-видимому, пользовался. Это мне положительно заявил сам Столыпин. Впоследствии я должен был открыть Нейдгарту эту тайну, чтобы он не докучал мне безполезными настояниями. Ну, конечно, мой личный эпизод дело маленькое. Мое мнение для Государя Императора, при благоволении или неблаговолении – во всяком случае не могло иметь заметного значения. Есть куча лиц, которым он неизменно благоволит и которых мнение, совершенно справедливо, оставляет без внимания. И дело не во мне, а в общем ходе событий, который для Нейдгарта все более сгущал сумрак нашей эволюции и погашал всякие лучи надежд на лучшее, с его точки зрения. В результате – в 1913—1914 году Нейдгарт проникся полным пессимизмом и стал быстро дряхлеть даже физически. Он несколько раз говорил мне: «Нас ждет страшная катастрофа. Я даже не знаю, в чем именно она выразится, но Россия рухнет. Я это так ясно вижу, что мне кажется, как будто эта гибель уже совершилась». Он говорил как будто в каком-то созерцании, с такой уверенностью, что невольно пугал меня. <���…> [17]».

Параллельно с монархическими «Московскими ведомостями» атаку на Распутина повела кадетская «Речь», а за ней и другие либеральные газеты. Как пишет А. Амальрик:

«С 20 мая по 26 июня 1910 года в "Речи" за подписью "С. В." появилось десять статей о "преступном старце", с упоминанием епископа Феофана, "жертв" Распутина, двенадцати "сестер" в Покровском – все с преувеличениями, путаницей и без доказательств. Одновременно газета писала, что даже по отзывам недоброжелателей Распутин "удивляет всех своим внутренним даром откровения раскрывать людям то, что с ними происходило, и предсказывать будущее". Он – "человек убежденный… строгий и последовательный в своем учении", которое заключается в том, что плоть не может быть критерием греха, но через нее можно достичь религиозного подъема и откровения, так, присутствуя голым среди голых женщин, Распутин вызывает в себе действительно мистический экстаз. Главной же целью газеты было намекнуть на связь Распутина не только с крайне правыми, как Гермоген и Илиодор, но и с неназванными "высокопоставленными лицами". Острие антираспутинской кампании поворачивалось против этих "лиц", то есть против царя и царицы, а затем и против всей государственной системы. Распутин из реального человека превращался в легенду».