Эрнст Юнгер - В стальных грозах

Мы подошли вовремя и удачно. Обстрел плотной завесой окутал низинную траншею. Недалеко от пункта Z1 мы наткнулись на сопротивление, которое забросали гранатами. Поскольку мы своего добились и не жаждали сражаться дальше, то устроили баррикаду и поставили за ней отряд с пулеметом.

Единственное, что мне нравилось во всей этой истории, было поведение участников штурмовой группы, живо напомнившее мне достопамятного Симплициссимуса. Я увидел фронтовиков нового пошиба – добровольцев 1918 года, судя по всему почти незадетых прусской муштрой, но одаренных настоящей воинственностью. Эти юные сорвиголовы, вихрастые и в обмотках, в двадцати метрах от врага затеяли яростную ссору, так как один обозвал другого тряпкой; при этом они матерились, как ландскнехты и безудержно хвастались. «Ну и дерьмо же ты!» – заорал наконец задира и один промчался вдоль траншеи еще метров пятьдесят.

Уже после полудня вернулся баррикадный отряд. У них были большие потери, они не могли держаться дольше. Я оставил этих людей в покое. Удивительно, что вообще кто-то остался в живых, пройдя при свете дня длинный мешок траншеи в лощине.

Несмотря на эту и множество других контратак, враг крепко засел на левом фланге нашей передней линии и на забаррикадированных коммуникациях, угрожая главной линии сопротивления. Это на сей раз не разделенное нейтральной полосой соседство обещало длительные неудобства; ясно, что и в своих собственных траншеях людям было не по себе.

24 июля я отправился на рекогносцировку нового участка С – отрезка главной линии обороны, который я должен был принять на следующий день. Ротный командир лейтенант Гипкенс показал мне баррикаду у траншеи Хекенграбен, интересную тем, что на стороне, обращенной к англичанам, стоял обгоревший танк, возвышающийся на позиции, как маленький стальной форт. Чтобы обсудить подробности, мы присели на небольшую, уткнувшуюся в поперечину завалинку. Посреди разговора я вдруг почувствовал, что меня хватают и валят набок. В следующую секунду выстрел разнес песок моего сиденья. Гипкенс, к счастью, заметил, что из амбразуры находящейся в сорока метрах от нас вражеской баррикады высунулась винтовка; своим острым глазом художника он спас мне жизнь, так как с этого расстояния в меня попал бы любой осел. Мы же беспечно уселись как раз в это место между двумя баррикадами и были так хорошо видны английским постам, как будто сидели напротив них за столом. Гипкенс действовал правильно и быстро. Вспоминая потом этот случай, я задавал себе вопрос, не испытал бы я на мгновение шок, увидь я винтовку первым. Как мне рассказали, на этом на вид таком безобидном месте три человека из девятой роты были убиты выстрелами в голову; место было гибельным.

После обеда не особенно сильная перестрелка выманила меня из бункера, где я уютно сидел с книгой за кофе. Впереди мерно, как жемчужины ожерелья, поднимались искры заградительного огня. Раненые, которые, хромая, вернулись назад, сообщили, что англичане проникли на участках В и С на главную линию обороны, а на участке А – в полосу обеспечения. Вслед за тем пришла печальная весть о том, что лейтенанты Форбек и Грисхабер пали при защите своих участков и что лейтенант Кастнер тяжело ранен. Другой офицер во время этой акции был странно задет рикошетом; осколок, не коснувшись самого тела, как тонким ножом срезал ему на груди сосок. В восемь часов в мой блиндаж прибыл раненный осколком в спину лейтенант Шпренгер, замещавший командира пятой; он приложился пару раз к горлышку, называемому также «оптическим прицелом», и, цитируя: «Задний ход, Дон Родриго», отправился на перевязочный пункт. За ним, с окровавленной рукой, шел его друг лейтенант Домайер. Он ограничился значительно более краткой цитатой.

На следующее утро мы заняли участок С, к тому времени снова очищенный от врага. Я нашел там саперов, Бойе и Киуса с частью второй и Гипкенса с остатками девятой роты. В траншее было восемь мертвых немцев, два англичанина с кокардами «Южная Африка, Otago-Rifles». Все были здорово отделаны гранатными взрывами. На их искаженных лицах виднелись страшные раны.

Я велел занять баррикады и очистить траншеи. В 14:45 наша артиллерия открыла дикий огонь по лежащим перед нами позициям. При этом в наших попало больше, чем в англичан. Несчастье не заставило себя долго ждать. Крик «Санитаров!» пронесся слева по траншее. Поспешив туда, перед баррикадой в траншее Хекенграбен я увидел труп, бесформенное месиво, – все, что осталось от моего лучшего взводного. Он был убит прямым попаданием нашего снаряда в поясницу. Мундир и клочья белья, сорванные с тела взрывной волной, висели над ним в изрубленных ветвях живой изгороди белого шиповника, давшей траншее свое имя. Я велел набросить на него брезент, стремясь уберечь людей от этого зрелища. Потом почти сразу же на этом месте были ранены еще трое человек. Ефрейтор Элерс, оглохший от взрыва, извивался на земле. Еще одному перебило обе руки в запястьях. Когда он клал брызжущие кровью руки на плечи санитаров, его шатнуло назад. Вся эта группа напоминала героический рельеф: помощник двигался согнувшись, а раненый, хоть и с трудом, держался прямо, – молодой человек с черными волосами и прекрасным, решительным, сейчас мра-морно-белым лицом.

Я посылал связных одного за другим на командные пункты и требовал срочно скорректировать огонь или прислать в траншею артиллерийских офицеров. Вместо ответа включился еще один тяжелый миномет, окончательно превративший траншею в мясной склад. Всюду валялись кровавые ошметки, на которых роились тучи мух.

В 7:15 пришел запоздалый приказ, из которого я узнал, что в 7:30 начнется сильный артиллерийский огонь и в 8 часов два отряда штурмовой роты под командованием Фойгта должны прорваться за баррикады траншеи Хекенграбен. Им следует наступать до пункта А и установить справа связь с параллельно продвигающейся ударной группой. Два отряда моей роты должны были занять отвоеванные участки траншеи.

В спешке, пока начинался артиллерийский огонь, я отдавал необходимые распоряжения, составлял оба отряда и перебросился парой слов с Фойгтом, выступавшим, согласно приказу, через несколько минут. Так как эта история казалась мне, скорее, вечерней прогулкой, я, в фуражке, с рукояткой гранаты под мышкой, шел позади своих отрядов. В момент атаки орудия всей местности были направлены на траншею Хекенграбен. Пригнувшись, мы прыгали от одной поперечины к другой. Все шло удачно, англичане бежали на заднюю линию, оставив одного убитого.

Чтобы объяснить эпизод, происшедший вслед за этим, следует напомнить, что мы продвигались вперед не по позиции, а по одной из множества траншей на подступах, на которых укрепились англичане, или, скорее, новозеландцы, – только после войны, благодаря приходившим из стран противника письмам, я узнал, что мы сражались против новозеландского контингента. На подступах эта траншея, а именно траншея Хекенграбен, проходила по гребню высоты, параллельно лежащей слева на дне лощины низинной траншее. Низинная траншея, которую мы с Фойгтом атаковали 22 июля, была, как известно, брошена оставленным нами там отрядом, то есть теперь в ней были новозеландцы. Обе дороги соединялись поперечными траншеями, между тем из глубины траншеи Хекенграбен лощина не просматривалась.