Соня Вестерхольт - Собака здорова. Рассказы о моей жизни в Советском Союзе

Льды сталинизма начинали таять, и наступил тот короткий период в истории страны, когда власть имущие ненадолго заключили перемирие с населением. Жизнь стала немного светлей. Колхозникам наконец-то разрешили держать корову, и это стало серьезным подспорьем в хозяйстве, ведь кроме того, чтобы накормить всю страну, деревенским жителям нужно было как-то прокормиться и самим. Вся земля по-прежнему принадлежала государству, по собственному усмотрению выделявшему колхозникам участки, где разрешалось косить траву для заготовки сена на зиму. Но количество стогов при этом было нормированным, и их никогда не хватало, поэтому по ночам женщины крадучись выходили на промысел, чтобы пополнить запасы. С серпами в сумках они уходили за километры от дома, в темноте кося траву на обочинах, опушках и полянах. Так была устроена коммунистическая действительность: корову запрещали, корову разрешали, траву запрещали, траву разрешали. Все постоянно были при деле, занятые выяснением того, что им сегодня можно, а чего нельзя. Пока люди на вершине иерархии решали, как бы еще им осчастливить человечество, маленький человек сидел в своем уголке и просто мечтал о корове.

Когда мы начали ездить в деревню на каникулы, времена изменились. Не то, чтобы значительно, но теперь, например, семьям позволено было заготавливать траву, которую затем хранили на сеновалах. Магазины же по-прежнему стояли пустыми. В деревнях питались тем, что выращивали в огороде, и молочными продуктами собственного производства. Корова и огород были необходимыми условиями выживания. По всей стране люди выращивали и ели одно и то же: картошку, огурцы, капусту, лук, редиску и укроп. Ходили в лес за грибами, собирали клюкву, малину и чернику. Праздничным ужином в советской семье считалась жареная картошка с грибами и малосольными огурцами.

РЕЦЕПТ РУССКОГО СЧАСТЬЯ

Всего 24 часа терпения – и вам откроется подлинный вкус русской жизни!

1 кг огурцов

1 пучок зонтичного укропа

Листья смородины

3-5 зубчиков чеснока

1 л кипятка

1 ложка соли

Маленькие огурцы тщательно вымыть, отрезать кончики и сложить вместе с другими ингредиентами в банку. Развести соль в 1 л кипятка и залить этим раствором содержимое банки. Плотно закрыть. Есть на следующий день с молодой картошкой.

Хозяин дома, в котором мы снимали комнату, прошел войну и вернулся с фронта инвалидом, без ног. Половиной человека. Туловище его вырастало сразу из доски с колесиками, на которой он сидел. Иногда заходили соседи и выносили его на дорогу, где он оживленно беседовал с прохожими. Он говорил вслух много такого, о чем другие разве что думать отваживались. Он ничего не боялся, терять ему было нечего.

Та война стала самой ужасной трагедией в истории страны. Она унесла двадцать семь миллионов человеческих жизней. Счета вдовам и сиротам никто не вел. 2 576 000 солдат вернулись с войны калеками. Они надевали свои ордена и медали и пели и просили милостыню на улицах и рынках. Мужчины с ампутированными конечностями попрошайничали в электричках. Безногие, безрукие, слепые, с ожогами – в какой-то момент все они вдруг исчезли. Слишком уж они не вписывались в глянцевую картинку, как досадное пятно на советском военном триумфе – никому не должно было быть дозволено портить своим видом внешнее благополучие счастливого социалистического общества. Вот и было решено убрать их куда подальше: собрать всех до единого и выслать из городов в дома инвалидов. С глаз долой, из сердца вон. Однако наш хозяин избежал такой судьбы, его жена не бросила вернувшуюся с войны половину мужа. Ему повезло, он был счастливчик.

Мы приезжали из города в деревню, чтобы побыть на природе и свежем воздухе. Наша жизнь тесно переплеталась с жизнью хозяев дома, в котором мы останавливались – еще бы, ведь мы были единственным источником их дохода. Мы платили за комнату, мы покупали у них овощи, мы покупали парное молоко. Мне разрешали гладить корову, пока хозяин, cидя на своей доске, доил ее сильными руками. Мы стояли вместе с ними в очередях за хлебом.

Печь хлеб самим в Советском Союзе было не принято, да и зерна все равно на всех не хватало. Хлеб пекли централизованно, на хлебозаводах, и раз в неделю завозили в единственный деревенский магазин. В очереди за ним нужно было простоять целую ночь. Мы с мамой сменяли друг друга – одна из нас отстаивала первую половину ночи, другая – вторую. Покупать важно было вдвоем, потому что в одни руки отпускали строго определенную норму хлеба. Местные семьи кормили хлебом скот. Заколдованный круг замыкался.

Колхозники должны были прокормить всю страну, поэтому их держали на коротком поводке. Они и мечтать не могли о том, чтобы переехать в город: для жизни там необходим был паспорт с пропиской. Колхозникам государство паспорта не выдавало, и вся их жизнь жестко контролировалась.

Мне было почти тринадцать лет. В моем теле начинались изменения, а в голову все чаще приходили глобальные вопросы. Кто я? Кем я стану, когда вырасту?

В то лето в деревне мне приснился сон.

Я еду в набитом автобусе, который вдруг останавливается. В автобус заходит вооруженный немецкий солдат. Во сне я знаю, что он ищет евреев, и думаю: а как распознают евреев? Видно ли по евреям, что они евреи? Солдат идет вдоль сидений и, проходя мимо, не глядя, толкает меня ружьем. Я понимаю, что сейчас меня выкинут из автобуса и убьют. И снова думаю: но как же он узнал, что я еврейка?

В классном журнале в школе были записаны наши имена, национальности и хронические болезни, и велся учет нашей посещаемости. Вообще-то ученики не должны были иметь доступа к журналу, но мы все равно заглядывали в него, когда учителя выходили на минутку, оставив журнал раскрытым на столе. У меня в графе «национальность» значилось «еврейка».

«Так ДОЛЖНО быть», говорили мне. «Ты еврейка, и это ДОЛЖНО быть указано в классном журнале. В твоем паспорте будет написано то же самое».

Но почему? Под внешней оболочкой абсолютно ничего еврейского не было. У нас дома никогда не говорили «по-еврейски» – ни на идиш, ни на иврите. Мы не праздновали еврейские праздники – вернее нет, даже не так, я вообще понятия не имела, что существуют еврейские праздники! Я узнала об этом уже взрослой, из книги, переведенной с идиш. В книге были ссылки, в которых, например, объяснялось, что такое ханука.

В Советском Союзе было немало таких, как я, неправильно проштампованных людей. На упаковке большими буквами значилось «ЕВРЕЙ», но стоило ее открыть – и оттуда вываливался человек, который говорил по-русски, думал по-русски, читал по-русски мировую литературу, слушал немецкую музыку, ел русскую еду, любил французские романы и потом, повзрослев, вел интернациональную любовную жизнь.