Вильгельм Адам - Катастрофа на Волге

В ночь на 10 января генерал Хубе улетел. По моему предложению, командование XIV танковым корпусом было возложено на генерал-лейтенанта Шлемера, командира 3-й моторизованной дивизии.

Имели место отдельные явные случаи, когда офицеры хотели ускользнуть из котла. Так, начальник оперативного отдела штаба 14-й танковой дивизии подполковник Петцольд просил меня ходатайствовать перед Шмидтом о разрешении улететь.

— Что мне здесь делать? — говорил он. — Дивизия практически больше не существует. Ее остатки сведены в боевые группы. Командир дивизии полковник Латтман по приказу командования армии формирует сводные подразделения. Я совершенно не у дел.

Я предложил Петцольду лично доложить свою просьбу генерал-майору Шмидту, поскольку он, как штабной офицер, был подчинен непосредственно ему. Так он и сделал. Как и следовало ожидать, начальник штаба армии быстро выставил его за дверь. Однако подполковник еще не считал дело потерянным. Он попытался использовать другую уловку. На следующий же день он подал прошение о переводе в войска. СС. Однако у Шмидта ему не повезло. Скомканное прошение было брошено в корзину.

Еще наглее, чем этот Петцольд, действовал квартирмейстер VIII армейского корпуса. Он знал, что разрешения на вылет ему не получить. Поэтому квартирмейстер отправился прямо в Питомник и притворился, будто по приказу штаба армии должен вылететь из котла для выяснения вопросов снабжения. Так ему удалось беспрепятственно занять место в готовой к взлету машине.

Когда Паулюс узнал об этом ловком трюке квартирмейстера, через командование группы армий «Дон» он привлек его к суду военного трибунала как дезертира. Как я узнал позднее, этот квартирмейстер был расстрелян.

Все же подобные случаи дезертирства среди офицеров были не часты. В массе своей офицеры серьезно восприняли приказ сражаться до последнего патрона, делили с солдатами голод и лишения, нужду и смерть. Однако то, что они считали нравственным долгом, верностью долгу и дисциплинированностью, ввиду преступной концепции ведения войны, безответственности и лживости высшего государственного и военного руководства было давно попрано и предано самым циничным образом. Сверхчеловеческое самопожертвование было результатом неоправданного доверия к руководству. Мы находились в плену милитаристской идеологии. В этом заключалась трагедия многих погибших под Сталинградом немецких солдат и офицеров. Высшие командиры 6-й армии также были повинны в этой трагедии.

Вокруг все гремело, земля сотрясалась. Сталь градом сыпалась на «крепость Сталинград», кромсала людей и животных, разносила вдребезги укрытия, автомашины, оружие и рвала телефонные провода. Связь между командованием армии и штабами еще поддерживалась несколькими радиопередатчиками, уцелевшими от разрывов снарядов, мин и залпов реактивных минометов. Таков был ответ Красной Армии на отказ капитулировать. Это началось 10 января 1943 года.

В блиндаже начальника оперативного отдела телефонист тщетно пытался установить связь с VIII армейским корпусом. В начале огненного шквала оттуда передали сведения о причиненных разрушениях. Затем корпус замолчал — связь оборвалась. Пока мы с тревогой ждали, чтобы устранили повреждение, артиллерийский огонь стих. Вероятно, теперь пошли в атаку танки и пехота противника. Наконец VIII корпус ответил. Оттуда сообщили, что лавина советских танков с пехотой на броне прорвалась на нашем западном, а затем и южном участках фронта, немецкие оборонительные позиции попросту раздавлены. Солдаты дрались отчаянно, но все было напрасно. Им не удалось сдержать натиск, поскольку не хватает не только противотанкового оружия, но даже винтовочных патронов. Несмотря на приказ начальника штаба, не удалось вырыть окопы и бункеры в окаменевшей от мороза земле. Кто уцелел и не смог спастись бегством, захвачен в плен наступающими советскими войсками. Танковые клинья все глубже взламывали наш фронт. А у нас не было резервов.

Постепенно картина стала ясной. Главный удар приняли на себя дивизии VIII армейского и XIV танкового корпусов. Удар советских войск нацелен в сердце котла, на аэродром Питомник. [75]44-я, 76-я пехотные и 29-я моторизованная дивизии сильно потрепаны. Еще не было известно, что от них уцелело.

Все время по радио и телефону поступали новые страшные вести. Старший адъютант едва успевал исправлять оперативные карты. В юго-западном углу котла тоже сгущались тучи. С конца ноября 1942 года там стояла 3-я моторизованная дивизия. Были потеряны населенные пункты Дмитриевка на западе, Ракотино и Цыбенко — на юге. Начальник оперативного отдела пристально смотрел на карту. Я вопросительно взглянул на полковника.

— Вы опасаетесь окружения 3-й моторизованной дивизии, Эльхлепп?

— Именно. До сих пор дивизия отбивала все атаки противника. Теперь же, после потери населенных пунктов Дмитриевка и Ракотино, оба ее фланга в опасности. Нам следует немедленно отвести дивизию с этого выдвинутого на юго-запад выступа.

Эльхлепп тут же приказал соединить себя с произведенным недавно в генерал-лейтенанты начальником штаба. Шмидт был уже в курсе дела, равно как и находившийся у него Паулюс. Дивизия получила приказ во избежание окружения отойти на новые оборонительные позиции восточнее линии Дмитриевка — Ракотино.

В этот роковой день 10 января офицеры связи и порученцы буквально заполнили армейский командный пункт. Трудно было поверить, что эти замотанные в тряпье фигуры являются офицерами. Наружу выглядывали только глаза, рот и нос, ноги у большинства из них были обмотаны обрывками одеял. Одеты они были в потрепанные, потертые шинели. И лишь у немногих было зимнее обмундирование, и то преимущественно русского происхождения. Зачастую эти офицеры не могли расстегнуть окоченевшими руками пряжку полевой сумки, чтобы достать донесение. Лишь после одного-двух стаканов горячего чая они начинали бессвязно рассказывать об ужасных событиях последних часов, отчаянном сопротивлении немецких солдат, уничтоженных огнем противника батареях и взрывавшихся штабелях боеприпасов, о панике в тыловых частях и среди раненых. Кто мог передвигаться, тот, обезумев от страха, бежал в Сталинград.

Лейтенант одной из дивизий на юго-западном участке котла сообщил, что в течение последних дней два или три немецких коммуниста через громкоговорители призывали прекратить сопротивление и сдаваться в плен русским.