Валентин Янин - О себе и о других

Любимым нашим воскресным развлечением было ползать на животе в солнечный день по ильменским отмелям, собирая кремневые неолитические стрелки и черепки ямочно-гребенчатой керамики. К сожалению, с появлением еще одного бьефа на Волховской гидроэлектростанции эти отмели ушли под воду, а ильменская волна плещет теперь лишь в прибрежные кусты.

Заглушая привычный голод, в сезон 1947 года в экспедиции много пели, причем в основном тексты песен сочиняли сами. У нас не было собственного композитора, в отличие от Хорезмской экспедиции, где оригинальные мелодии творил Рюрик Садоков. Поэтому пели на популярные мотивы того времени («Раскинулось море широко», «Прощание славянки», песенка из радиопостановки «Пиквикский клуб»). Но поэтического таланта в Новгороде не был лишен не только ставший большим поэтом Валентин Дмитриевич Берестов, но и другие. Среди них признанным творцом песенных текстов был и Николай Яковлевич Мерперт.

Одним из памятных событий сезона стал приезд в Новгород Михаила Николаевича Тихомирова, который именно в Новгороде и в нашем кругу пожелал отметить 800-летний юбилей Москвы. Сохранилась фотография, на которой экспедиция запечатлена вместе с М. Н. на фоне испещренной пробоинами церкви Благовещения в Аркажах. Запомнились шутливые сетования Тихомирова по поводу его путешествия. Он приехал в сопровождении завхоза экспедиции Фомичева (получившего от М. Н. почетный титул «боярский дворник») в кузове машины с разным экспедиционным имуществом: «Меня, заслуженного человека, как-никак члена-корреспондента, положили на корявые кишки от насоса, а боярский дворник всю дорогу нежился на мешках с мукой!»

Комплекс раскопов на Ярославовом дворище к концу сезона 1947 года не был докопан, и перед экспедицией встала непростая задача огородить котлованы до наступления следующего сезона. Купить доски или хотя бы горбыли для сооружения забора было уже не под силу, и мы, студенты, отправились в луга за Перынь собирать оставшуюся там в изобилии от военных дней колючую проволоку. Проволока была собрана, натянута на колья вокруг раскопов, которые благополучно перезимовали.

В июле 1948 года в один из воскресных дней мы отправились погулять в заперынские луга и с некоторым содроганием наблюдали, как саперы складывают штабели изъятых из земли мин как раз там, где поверху нами была собрана в прошлом году проволока. Мины, к счастью, были противотанковыми.

По окончании раскопок Артемий Владимирович попросил меня немного задержаться в Новгороде, чтобы устроить на зиму экспедиционное имущество, остающееся там до следующего сезона. Это имущество было сложено во Входоиерусалимском соборе в Детинце, о чем от тогдашнего музейного завхоза была получена справка следующего содержания: «Справка. Выдана Новгородской арх иологической экспедиции в том, что ихнее научное имущество нижепоименованное, как то: 1) столов на крестовинах четыре; 2) насос-лягушка одна; 3) кишки от нее и т. д…сложено в Иерусалиме. А так как ключи от Иерусалима находятся у трех различных организаций, музей ответственности за сохранность научного имущества вышепоименованного не несет. Завхоз Новгородского музея Осипов ».

Почему-то вспомнился пролог Крымской войны, связанный со спором о ключах от Гроба Господня.

Не могу не упомянуть об эпизоде, завершившем сезон 1947 года уже в Москве. Артемий Владимирович был приглашен сделать доклад о новгородских раскопках на Президиуме Академии наук. Целую ночь накануне доклада мы, студенты, под руководством неутомимого Колчина готовили выставку находок в конференц-зале Нескучного дворца: монтировали щиты, выклеивали этикетки. Около полуночи из своего кабинета появился президент Академии Сергей Иванович Вавилов, остановился около нас и застрял надолго, расспрашивая о нашей работе, о впечатлениях от нее, о жизни вообще… Эту беседу я вспоминаю как бесценный подарок судьбы, не по заслугам полученный нами, по существу позавчерашними школьниками.

Преподаватель латинского языка Григорий Петрович Поляков из всех студентов его группы очень отличал меня и Валю Седова. Настолько, что приглашал нас к себе домой, где мы на пару исполняли роль его секретаря, записывая под диктовку разные пассажи из будущего, но так и не состоявшегося учебника латинского языка. До сих пор помню один такой пассаж из главы о фонетике:

«Что такое мычание? “Му-у!” Или “И-и!” Мычание есть стремление животного прорвать преграду между гласными и согласными звуками. Но животным это не удалось, а удалось человеку. Как это произошло, никто не знает».

Володя Ефремов

Когда я учился на первом курсе, существовала традиция вручать профессору по завершении цикла его лекций букет цветов и благодарить его. Прочел свою последнюю лекцию Сергей Владимирович Бахрушин, признанная красавица Эля Понс поднесла ему букет цветов, а он ее поцеловал в щечку. На этом церемония завершилась бы, если бы не Володя. Будучи контуженным на фронте, он плохо слышал и, не вполне разобравшись в ситуации, вышел к лектору с журналом своей группы, дабы лектор своей подписью зафиксировал присутствие группы на лекции, что Володя – староста группы – делал после каждой лекции, выходя к кафедре строевым шагом. Бахрушин тоже не разобрался в ситуации и решил, что ему в дополнение к букету подносят адрес. Наклонившись к Володе, он стал произносить прочувственные слова благодарности, а Володя, чтобы лучше его расслышать, наклонил к профессору ухо. Тот, в свою очередь, неверно поняв движение Володи, поцеловал его в щеку. Аудитория застонала и укрылась за пюпитрами. Подняв на нее глаза, Бахрушин вместо переполненного зала увидел полностью лишенную студентов пустоту, бросился к двери и в ужасе выбежал из аудитории.

Перед распределением выпускников на факультете несколько дней работала комиссия КГБ в поисках возможного пополнения чекистских рядов за счет оканчивающих студентов. Вызванный комиссией Володя при входе в комнату прямо от двери громогласно возвестил: «Прошу говорить со мной громко! Я очень плохо слышу!», на что ему дружно крикнула вся комиссия: «Можете быть свободным!»

Саша Завадье

Завадье подал декану истфака Георгию Андреевичу Новицкому заявление с какой-то просьбой, которую декан вряд ли мог удовлетворить. Оставив заявление у секретаря, Завадье отправился на военную кафедру готовиться к зачету по материальной части. Там, в подвале на Моховой, он сидел, разбирая и собирая учебный пистолет ТТ. Во время этой процедуры прибежал кто-то из студентов и сказал, что Завадье требует к себе декан. Завадье, как был с пистолетом в руке, выскочил на улицу и, помахивая опасным предметом, прошел по улице Герцена на истфак, постучался к декану и в ответ на его приглашение сесть сел за стол напротив, положив перед собой прихваченный с военной кафедры предмет. Декан моментально оценил обстановку и пробормотал: «Товарищ Завадье! Я вашу просьбу удовлетворяю! Желаю успеха!»