Бенджамин Мозер - Сьюзен Зонтаг. Женщина, которая изменила культуру XX века

Сложно представить себе место на территории США, более непохожее на Нью-Йорк, чем пустыня Аризоны. Сью на всю жизнь запомнила безлюдные улицы Тусона, индейцев, экзотические флору и фауну, также удаленность от цивилизации. В одном из ее романов герой говорит о пустынях на юго-западе страны так: «Даже болотистые джунгли Панамского перешейка не произвели на них такого сильного впечатления» [140]. После трех дней в поезде Сью выбежала из вагона и обняла первый увиденный ею кактус.

«Она никогда раньше не видела кактус, – вспоминала Джуди, – и была покрыта иголками с ног до головы» [141].

Семья сняла дом № 2409 по Ист-Драхман-стрит. Сейчас эта улица находится практически в центре города, но в 1943-м она представляла собой грунтовую дорогу и была так далека от цивилизации, что по пути к расположенной поблизости Arizona Inn Сьюзен часто встречала гремучих змей [142]. Они жили в стоящем на цементном фундаменте доме из четырех небольших комнат. Это жилище было настолько хуже всех домов, в которых Милдред жила в Китае и на Лонг-Айленде, что ей было сложно представить себе, что она задержится там надолго. Джуди, Сьюзен, Милдред, Роуз и собака Лэсси с трудом умещались в этом небольшом домишке. Впрочем, для девочек размер дома не имел большого значения, они предпочитали проводить время на улице или прятались от жары в дыре под землей (через некоторое время Сьюзен будет писать это слово с большой буквы), которую вырыли на лужайке перед домом. Эта дыра надолго запомнилась как Сьюзен, так и ее сестре Джуди.

Сьюзен было нелегко принять жизнь в Аризоне. Ей было десять, и дом в Тусоне оказался ее восьмым местом проживания на территории четырех штатов. Она так часто переезжала, что ей было сложно чувствовать себя где-либо как дома. Многие воспоминания об Аризоне свидетельствуют о том, что ей было одиноко. Она начала учиться в школе Каталина, пребывание в которой называла катастрофой. Когда с ней были милы и приветливы, Зонтаг не понимала, как можно «быть милой и приветливой в ответ» [143]. Ее перевели в другую школу (Солнечная Аризона), а когда ей исполнилось одиннадцать, она перешла в Мэнсфилд.

После кончины Милдред Сьюзен начала исследовать ее болезнь и сделала следующую короткую запись в дневнике: «Дети алкоголиков чувствуют себя как инопланетяне» [144]. В семье у нее не было хороших примеров для подражания в манере общения с другими людьми, поэтому ей пришлось смотреть на то, как общаются другие люди, и имитировать их поведение. После начала обучения в школе Мэнсфилд она приняла решение, которое назвала «великим и осознанным шагом, предпринятым в возрасте 11 лет». Сьюзен дала себе клятву в том, что «будет популярной». Она писала: «Я поняла разницу между внутренним и внешним» [145]. Это понимание она могла почерпнуть только у постороннего человека.

В воспоминаниях о матери сын Зонтаг Давид Рифф писал о том, что больше всего на свете (за исключением смерти) Сьюзен боялась «всеохватывающего и в конечном счете безутешного осознания того, что она навсегда останется аутсайдером, человеком не на своем месте» [146]. Этот страх может на первый взгляд показаться странным. В интеллектуальном мире Зонтаг была не просто инсайдером, а живым воплощением понятий образованности и культуры. Ее поклонники говорили, что никто, кроме Зонтаг, не мог в такой степени привлечь внимание к искусству и к тем, кто им занимается. Ее критики говорили о том, что Зонтаг не в состоянии указать на причины тех или иных явлений, однако даже они не отрицали того факта, что она была влиятельной фигурой. В поколении Зонтаг не было другого деятеля культуры, который так хорошо, как она, олицетворял культурный статус и престиж Нью-Йорка. Казалось, что Зонтаг держит в своих руках ключи от культурного Манхэттена.

Тем не менее от проживания в Тусоне у Зонтаг осталось ощущение, что она – посторонний человек, совершенно отличный от окружающих. В своем втором романе «Набор смерти» / Death Kit она вложила свои воспоминания о Тусоне в сон главного героя о диком ребенке «в каньоне Сабино у подножия гор Каталина за Тусоном»:

Мальчик-волк не хочет быть зверем. Он завидует трудно сплетенным страстям и страданиям людей… Не хочет быть животным, но выбора у него нет [147].

Воспоминания из детства Зонтаг напоминают «долгое тюремное заключение» [148]. Она чувствовала, что попала совсем не в ту жизнь, которую ей бы хотелось. Сьюзен пыталась сделать союзницей младшую сестру, но у той были собственные интересы. «Бесполезно учить шестилетнюю девочку тому, что латинское название ключицы – это clavicula, – писала Зонтаг позднее, – или заставить ее выучить названия 48 столиц 48 штатов» [149]. Тем не менее Сьюзен занималась обучением сестры. Даже спустя 70 лет Джуди не забыла: «Битва при Гастингсе – 1066 г.».

В доме в Тусоне у сестер была двухъярусная кровать, и Сьюзен неизменно спала наверху. «Потому что если кровать развалится, с ней все будет в порядке» [150], – объясняла она. В отместку Джуди «пытала» сестру при помощи оккультных практик.

Я лежала внизу, а она наверху, практически упираясь головой в потолок. В ногах у кровати стоял сервант с зеркалом. Я говорила: «Я – ясновидящая. Я знаю, что ты делаешь. Ты только что подняла руку».

Сьюзен не понимала, как Джуди могла это видеть, и не замечала, что практически напротив нее стоит зеркало. «Иногда она совершенно не понимала самых очевидных вещей», – вспоминала Джуди. Зонтаг узнала «тайну ясновидения» незадолго до смерти, когда в больнице сестры приносили друг другу извинения за все плохие поступки. Когда Джуди призналась ей в этом, «…она была в полном восторге. Она все это время так и не догадалась».

Сьюзен хотела сделать Милдред героиней голливудского фильма, и с таким же упорством она пыталась поднять интеллектуальный уровень Джуди. Это было непросто из-за разницы в возрасте и неспособности Зонтаг признать, что ее сестра далеко не такая развитая, как она сама. Перед смертью Сьюзен говорила, что сожалеет, что Джуди не стала адвокатом. «Но, Сьюзен, – возражала Джуди, – я совершенно не умею аргументировать свою позицию. Я бы проиграла дело, даже не доведя его до суда».

Сьюзен не смогла развить умственные навыки сестры до желаемого уровня, и, следовательно, у нее не было собеседника, с которым она могла бы говорить как с равным и обсуждать вопросы, в которых хорошо разбиралась. Дома она чувствовала себя несчастной, в школе – изгоем, жила в удалении от центров культуры и поэтому уходила внутрь самой себя, самозабвенно читала и писала, писала, писала, излагая свои мысли на бумаге. За всю жизнь она исписала более ста дневников, первый из которых купила на углу улиц Спидвей и Каунти-Клаб в Тусоне. В этом дневнике она выразила надежду, что когда-нибудь сможет найти своего читателя. «Когда-нибудь я покажу эти строки человеку, которого полюблю, чтобы показать, какой я была и какой одинокой себя чувствовала» [151].