Михаэль Штайдль - На помощь! Как команда неотложки справляется с экстренными случаями

Пациентка шевелится: на секунду мне показалось, что она хочет встать. Несколько рук помогают ей перекатиться на левый бок, кто-то хватает полиэтиленовый пакет и подставляет к ее лицу. Женщину тошнит. Трижды за минуту. После этого она снова поворачивается на спину, и подготовка к компьютерной томографии продолжается.

Чуть позже команда реанимационного блока удаляется в зону наблюдения, и включается томограф. Со мной остается только Майк, который вглядывается сквозь маленькое окошко.

– Она в сознании? – спрашиваю.

– Да, большую часть времени, – отвечает Майк, не отвлекаясь от происходящего, – но она полностью дезориентирована. Ничего не помнит. Мы спросили, куда она направлялась, что собиралась сделать, но она не смогла ответить. Она не знает даже, какой сегодня день. Неудивительно, ведь она на полной скорости влетела в дерево, едва успев затормозить.

– Думаешь, это было намеренно?

Майк качает головой и указывает на прозрачный пакет, который медики оставили в углу кабинета перед тем, как уйти.

– Это личные вещи из машины. Рюкзак, кроссовки, спортивная форма. Человек не будет брать их с собой, если хочет свести счеты с жизнью.

Все верно. Что-то подобное есть в салоне у каждого, кто в свободный день собирается немного позаниматься спортом или отправиться в горы на небольшую прогулку. Вот ты собираешь сумку, берешь ключи от машины, выходишь из дома. Возможно, прощаешься с супругом или супругой и детьми, перекидываешься у ворот парой слов с соседкой. Не думая, что это может быть последний раз.

Когда обследование на томографе завершается, Майк возвращается в кабинет к докторам. Я остаюсь один в шоковом зале, погруженный в свои мысли, рассматриваю пакет со спортивной одеждой. В какой-то момент ощущаю сухость во рту. Я оставил бутылку воды в комнате отдыха. Вернусь через минуту. По пути я прохожу медицинский пост: за ним, в служебном помещении, царит полная неразбериха. Врач жалуется двум санитарам, которые только что привезли еще одного пациента:

– Как они себе это представляют? Сначала отправляют нас в шоковый зал, а потом присылают еще три машины скорой! Здесь и так уже все стоят на ушах. Как нам вообще с этим быть?

Санитары пожимают плечами, на их лицах читается что-то вроде: «Мы ничего не можем сделать, мы тоже только выполняем свою работу». Нахожу бутылку в комнате отдыха, открываю и делаю глоток.

– Эй, ты, может быть, ты можешь мне помочь? – сзади я слышу запыхавшийся женский голос. Поворачиваюсь, сразу узнаю молодого невролога. Я видел ее пару раз за последние несколько дней, но мы никогда не разговаривали.

– Да, конечно, – отвечаю я. Потом вспоминаю, что на мне вводящая в заблуждение медформа, и добавляю: – Но я здесь не работаю, поэтому не знаю…

– Ты боишься уколов?

– Нет.

– Ты можешь держать пожилую женщину?

– Да, думаю, да. Но…

– Тогда ты можешь мне помочь. Но ты должен надеть защитную одежду. Пойдем!

Вот мы входим в терапевтический блок напротив второго кабинета. Я борюсь с длиннорукавным зеленым халатом, когда узнаю, что у поступившей пациентки подозревают менингит. Чтобы исключить возможность заражения других, ее изолировали. Это означает, что к ней в палату можно заходить только в защитной экипировке, а при общении и лечении необходимо строго соблюдать меры предосторожности.

– Мне нужно сделать люмбальную пункцию, чтобы мы могли исключить менингит, – объясняет невролог. – К сожалению, женщина очень тревожна и немного не в себе. Поэтому все усложняется. Нужно позаботиться о том, чтобы она не двигалась во время процедуры.

За последние несколько дней я дважды наблюдал люмбальную пункцию на расстоянии. В поясничную область пациента вводится довольно длинная игла, чтобы получить спинномозговую жидкость и отправить в лабораторию. Так как берется пять или шесть образцов, это занимает около четверти часа. Пациенты, которых я видел, были относительно молоды и мужественно терпели.

– А теперь надеваем перчатки и поехали.

Между тем я также надел маску. Теперь беру из коробки желтые одноразовые резиновые перчатки размера L и надеваю их. В двери, покрытой молочным стеклом и отделяющей процедурную от приемной, вижу свое отражение. Все это напоминает начало фильма «Шварцвальдская клиника», где Клаус-Юрген Вуссов предстает в роли доктора Бринкмана. Встряхиваю головой, словно пытаясь проснуться. И что я здесь делаю?

– Ну давай, смелей!

Невролог уже в кабинете, она с нетерпением смотрит на меня. Я еще раз осматриваюсь. Чуда не будет, меня никто не спасет. Ни у кого нет времени обращать внимание на меня. Не говоря уже о том, что, увидев меня в нынешнем одеянии, никому и в голову не придет, что я просто писатель, который несколько дней ошивается здесь из любопытства. Разворачиваюсь и иду в кабинет.

– Это госпожа Бреннер, – представляет мне пациентку невролог. А затем обращается к подключенной к устройству мониторинга немного напуганной женщине в светло-синей ночной рубашке: – Госпожа Бреннер, мы должны сделать вам люмбальную пункцию. Я взяла с собой коллегу, который поможет мне в этом. Хорошо?

Госпожа Бреннер не проявляет никакой реакции: она все еще недоверчиво смотрит на меня. У меня складывается впечатление, что вряд ли этой хрупкой немолодой женщине с растрепанными рыжеватыми волосами что-то говорит словосочетание «люмбальная пункция». Я даже не уверен, что она знает, где находится.

– Ну, с Богом!

Я пытаюсь хотя бы глазами изобразить улыбку, внушающую доверие. Никакой реакции.

Придвинув операционный столик к кушетке, невролог ставит на него пробирки и необходимые стерильные инструменты.

– Что ж, давайте начнем, – она старается говорить как можно более отчетливо. – Нам нужно повернуть вас на бок, миссис Бреннер.

Она дает мне знак держать пациентку.

– Но мне нужно выйти! – голос пожилой женщины звучит удивительно требовательно.

Невролог вздыхает, сначала смотрит на меня, потом на госпожу Бреннер.

– Вам нужно в туалет?

– Да.

На лбу врача выступают капли пота. У меня тоже: чувствую, как начинает повышаться температура и в защитной одежде становится душно.

– По-большому или по-маленькому?

– Да.

Ладно, это займет больше времени. Конечно, мы могли бы списать просьбу пациентки на страх и растерянность. С другой стороны, возможно, в этом и кроется причина ее беспокойства. То и дело она пытается встать, ее нужно успокаивать правильными словами и с помощью мягкого давления убеждать лечь. Дотронувшись до ее руки, сквозь резиновую перчатку ощущаю жар, исходящий от ее лихорадящего тела.

Доктор просит меня принести судно. Для этого мне нужно выйти из так называемой зоны карантина и снова снять защитную одежду. Я обращаюсь к проходящей мимо сиделке, которая сразу же поднимает руки: «Извините, но у меня действительно нет времени!»