Владимир Кочев - Воспоминание. Часть 1. Сборник стихов в пяти частях

Родился в 29 июня 1930 года в селе Затеча нынешней Курганской области, недалеко от старинного православного городка Далматово. В 1918 году Далматово с боями заняли белые. Отцу было 17 лет, он ушел с красными. Участвовал в исторических боях, штурмовал Перекоп. В 1930 году большое семейство моего «дёдо» раскулачили по третьей категории. Это значит – выгнали, в чём был одет. Катись отсель. В это же время родился и я – не ко времени. Мы скитались по глухим закоулкам Урала. Со справкой раскулаченного на работу не принимали. По современным меркам, я должен был в тех условиях тихо помереть. Но я жил хорошо, досыта пил мамино молоко. А отец, обладая медвежьей силой, легко и быстро на каждом лесоповале строил землянку и печь-каменку. Но однажды отца арестовали – он предъявил свою наградную книжку, а там была подпись главкома Троцкого. Это было начало тридцатых годов, время истребления троцкистов. Отец снова попал на лесоповал, но под охраной и на голодный паёк. Он умирал, но выжил, в 1936 году вернулся. Выжили и мы, но младшая сестрёнка Галя померла.

С этого момента началась моя счастливая жизнь. Отец азартно работал, не умел хранить зло, был по характеру шутник. Стахановец был, его фото висело на доске почёта, хорошо зарабатывал. Кулаку, работящему крестьянину, город легко поддавался. Летом мы ездили в деревню разнаряженные, сытые. Это не нравилось властям. В 1937 году неожиданно арестовали дядю Александра. Он, раскулаченный, устроился пильщиком в Далматово. Александр отсидит семь лет, освободится, измождённый напросится на фронт и погибнет в сорок пятом под Берлином при штурме Зееловских высот.

«Иди, папка, добровольцем, шинель дадут», – такими наивными словами я провожал его на фронт. Под Москвой их зенитный расчёт сбил семь бомбардировщиков. Отец погиб в сорок втором под Ржевом. Я тяжело в двенадцать лет переживал гибель отца, казалось, всё кончилось. Это было самое тяжелое время. Мать умирала, у неё была дистрофия второй степени (а третья – необратимая). Пришла весна, появилась лебеда, картошка по обочинам дорог, мы выжили. Но рана, полученная в детстве, не заживает до сих пор.

Школа – второстепенное занятие. Главным была война. На военном деле мы считали себя солдатами. Из семерых близких родственников-мужчин вернулся лишь один дядя Андрей с орденами Славы и тяжелым ранением. Он штрафник, командир взвода разведки. Он был мой Бог. Я ходил с ним, как адъютант, он опирался на тросточку, при этом награды приятно позванивали, как колокольчики. В седьмом классе мы, уже окрепшие физически, стали подрабатывать на разгрузке вагонов на станции Шарташ. Учились плохо, учителя нас ненавидели. Я оставил школу, работал-подрабатывал, доучивался в вечерней школе. Там учителя нас жалели, любили как детей.

Подошло время служить в армии. Был выбор: институт или военное училище. Три года в Челябинском авиационном училище – нелегкая служба, но это было моё желание. Я помнил дядю Андрея в военной форме и с орденами. Это было красиво, красиво было и ранение, и тросточка, на которую он опирался.

Меня выбрали комсоргом, но на втором курсе мне напомнили, что мой дядя – враг народа. В Свердловске вызвали мою мать и долго беседовали: мол, не враждебно ли я воспитан к Советской власти. Да нет же! А заложил в меня любовь к жизни мой папка. Несмотря на сталинскую несправедливость, он не был озлоблен. Я сейчас понимаю его. Отец, хлебнувший лиха, был мудр. Не Сталин главный с его пороками, а Родина, вечная мать. Я успешно служил на Дальнем Востоке. Имел спортивные успехи: чемпион второй воздушной армии по офицерскому многоборью. Был на ответственной должности – начальник передающего центра армии. Подошло время для присвоения очередного звания, а звание мне не повысили. Сработала чёрная метка – дядя враг народа, родители раскулачены. Шел 1956 год, ушли сталинские времена, всё менялось, но пока не изменилось. Я «взорвался», подал рапорт на увольнение, заявил: «Служить не буду, а начнётся война – умру за Родину, как мой отец и дядьки».

На «гражданке» я встретил удивительную девушку. Она была студенткой мединститута, сразу же повела меня в ЗАГС. Я принял её командование. С тех пор прожили мы с Тамарой Григорьевной вот уже 61 год, вырастили двоих сыновей, есть внуки. Я легко перестроился – с интересом работал на инженерных технических должностях, и это оказалось моё дело.

Я люблю Родину, по убеждениям – марксист, но верю в Христа и Совесть. Осуждаю сталинские репрессии, ненавижу Ельцина, восхищаюсьмудростью, жизненной силой Путина. Всё это я выложил в своей книге «Сожжённая рукопись» и написал сборник стихов. Проза – это мысль, а стих – это чувство, чувство истинно.

В.И. Кочев

***

Основная идея стихов – это участие репрессированных в Великой Отечественной войне. Сталинские репрессии раскололи народ СССР. Страна была ослаблена. «Россия – колосс на глиняных ногах», – утверждал Гитлер. Ошибся фашист. Началась война – всеобщее горе, и произошло чудо. Народ объединился. Оскорблённый, обиженный, униженный, раскулаченный ссыльный мужик воевал вместе с коммунистом. А заключённый сталинских лагерей шел в штрафники – смертники. Все воевали, но не за Сталина, а за Родину. Родина – это дом, семья, деревня. Это свято и едино. Уходит поколение, пережившее войну; история забывается, искажается. Либеральный писатель принижает заслуги СССР, России в войне. Трагедию плена в начале войны они называют коллаборационизмом – предательством. Якобы пять миллионов красноармейцев добровольно перешли на сторону врага. В такую черноту окрашивают репрессированного, раскулаченного мужика, гражданина СССР. А так ли это было? Да, пленено пять миллионов, но красноармейцы не сдавались, а попадали в плен, измождённые раненые, расстрелявшие снаряды, патроны. Две трети из всех пленных умерли от голода, вшей, болезней, истязаний. Выжила в мучениях лишь одна треть. А всем им предлагалась сытая жизнь – служба во вторых эшелонах армии Власова. Да, были предатели, но это всего лишь полпроцента от всех пленённых. (один из двухсот пятидесяти). Это ли не героизм красноармейца. А ведь большинство из них были репрессированные, раскулаченные мужики. И ещё одно пятно лепят на красноармейца, репрессированного, раскулаченного мужика. Известно, что погоны врага надели девятьсот тысяч граждан СССР. Но кто они были? Там не было пленных красноармейцев. Это была лишь малая часть граждан западной Украины и республик Прибалтики, озлобленных на всех людей. И в то же время вся оккупированная Украина отчаянно воевала в партизанских соединениях Ковпака. Воевали против фашистов и патриоты Прибалтики.