Р. Полчанинов - Молодежь Русского Зарубежья. Воспоминания 1941–1951

«1. Скм. (скаутмастер) М. В. Агапов стечением обстоятельств принужден отойти на время от работы и передал должность нач-ка Инструкторской части и нач-ка отдела мне.

2. Согласно новому положению, Югославский отдел расформировываю.

3. Ввиду того, что всякая связь с Америкой прервана, а о деятельности заместителя Ст. рус. скаута В. Н. Колюбакина на Европу ничего не известно, по слухам же он не в состоянии таковую вести, присваиваю себе до момента восстановления связи со Ст. рус. скаутом обязанность его заместителя на Европу, сочетая ее с должностью нач-ка Инструкторской части.

4. Назначаю ски. (скаутинструктора) Олега Полякова и.д . (исполняющим должность) нач-ка Сербского отдела, пскм. (помощника скаутмастера) Ростислава Полчанинова нач-ком Хорватского отдела, Бориса Кирюшина – представителем НОРС-Р на Черногорию <���…>.

11. Требую от всех совершенной осторожности, бдительности и неутомимости. НОРС-Р официально нет, но она живет в наших сердцах и доживет до победы на Родине.

Будь готов! За Россию! Скм. Б. Мартино».

С этим приказом я поехал в Загреб держать экзамен в университете, а на обратном пути посетил отряд в Баня-Луке, основанный незадолго до того Юрой (Георгием Львовичем) Лукиным.

Мне удалось в декабре, в связи с необходимостью выписаться из Белградского университета, еще раз посетить одиночек в Хорватии. На этот раз в Славонском Броде, Осеке и Земуне. В Белграде у меня была встреча с новым начальником Сербского отдела Всеволодом Владимировичем Селивановским (1925–1988), которому я передал письмо «Всем руководителям» и узнал о том, что назначенный начальником Сербского отдела Олег Сергеевич Поляков (1922–1989) отбыл в Германию, передав свою должность Селивановскому, ставшему в свои 16 лет самым молодым в истории разведчества начальником отдела. Селивановский мне подробно описал положение русских в Сербии и как там идет разведческая работа.

Улучшение отношения к православным русским в усташко-католической Хорватии после 22 июня имело и свою отрицательную сторону. Если православных сербов не брали в хорватскую армию, то нас, русских, могли бы взять. Мартино был офицером запаса, и его могли призвать в любой момент. Ко мне Бог был милостив, меня на экзамене в университете провалили, и у меня сохранилась законная отсрочка, но надолго ли?

За меня и за других русских, потерявших работу, хлопотал новый председатель Русской колонии капитан царской армии Владимир Иванович Огнев. В фирме «Хорватские рудники и литейные заводы» кроме меня было еще двое русских, которых уволили вместе с сербами только за то, что мы православные. В нас, как старых служащих, знавших работу, фирма, конечно, нуждалась, и со временем я оказался на старом месте, за своим столом с кучей рапортов, которые надо было внести в картотеку склада гвоздей и проволки, которой я заведовал. За месяц моего отсутствия накопилось столько бумаг, что я пришел в ужас.

– Неужели, если бы я не вернулся, то никто бы картотеки не вел? – сказал я моему соседу, который вел картотеку профильного железа.

– Так мы не сомневались, что вы вернетесь.

– Да, но как я теперь с этим справлюсь?

– А зачем вам стараться для немцев? И кому теперь нужны наши картотеки? Немцы ничего у нас не спрашивают, а просто идут на склад и забирают все, что там найдут. Если рабочие крадут гвозди и проволку, то не у нас и не у фирмы, а у немцев.

– Чем больше у нас будет беспорядка в картотеках, тем будет лучше для всех нас. Я, во всяком случае, стараюсь побольше запутать все наши дела так, чтобы не только немцы, но и сам черт не разобрался. Берите с меня пример.

В новых условиях нам надо было вести торговлю по-новому. Когда приходили немцы, то разговор был коротким. Я им говорил, что из-за военного положения я не отвечаю за точность данных моей картотеки, и советовал ехать на склад и там оформлять заказ. Мы оформляли только счета, по которым немцы платили, не торгуясь.

С местными торговцами дела делались иначе. Помню, как к нам приехал агент от фабрики мыла за гвоздями и железными лентами для упаковки ящиков с мылом. Разговор был такой: привезите нам мыло для стирки, а мы вам дадим гвозди и железо. Конечно, не даром, но зато по твердым ценам.

Я привык к желтому твердому мылу, а это было недостаточно просушенным, белым и мягким. Я не скрыл своего удивления. «Младичу (молодой человек), – сказали мне, – привыкайте к войне».

Я начал привыкать и чуть не каждый день носил домой то мыло, то постное масло, то мясо, то муку или крупу. Получал я это не даром, но зато платил по твердым ценам. В магазинах по карточкам давали тоже по твердым ценам, но в зависимости от того, что было на складах. Никто не мог сказать, чего нам и сколько полагается. На карточках были одни буквы, и надо было следить по объявлениям, что и когда по ним будут давать.

Фабрика железа оказалась в военное время делом хлебным.

В конце 1941 г. немцы начали набор в Германию рабочих из Хорватии и для этого открыли свою биржу труда, но почему-то только в Загребе. На работу в Германию могли ехать только невоеннообязанные (по возрасту) и бесподданные. Хотя все мы были подданными, но получить удостоверение от Русского комитета, что мы русские бесподанные, не представляло труда. Мартино и я так и сделали. Мы предложили это же сделать и Игорю Москаленко и Клавдию Цыганову, которым вскоре должно было бы исполниться 20–21 год и которых тоже могли вскоре призвать в хорватскую армию. Оба решили ехать с нами вместе в Загреб и дальше в Германию, а там, если Бог поможет, то и в Россию. В Загребе к нам примкнул Жорж Богатырев, а Мулич решил поступить в университет.

Покидая Хорватию в январе 1942 г., Мартино обратился снова с полным чувств письмом к руководителям. Вот отрывок из этого письма:

«Да, была вера в правду и будущее. Но вера еще не действие. Любовью. Да, безграничной любовью вот уже десятилетиями собираются дети в лагерях, у елок, воспитываются для России, часто при равнодушии – и даже противлении недостойных русского имени родителей. Но любовью одной не могли бы мы бороться в подполье и в сетях интриганов. И дело молодых, девиз “За Россию!”, новое слово руководителей победило лишь тогда, когда они твердо решили ни в коем случае не уходить, не бросать дела».

До войны в Сараеве была дружина скаутов-разведчиков, но начальник стаи волчат куда-то уехал, и пришлось прекратить работу с малышами. Работу с остальными я, уезжая в Германию, поручил местному мусульманину Эшрефу Смайовичу, который еще до войны стал русским разведчиком. Он ее оформил как работу с детьми при русской колонии. Так же поступить я посоветовал и Вове Зараховичу, которого я назначил начальником Хорватского отдела, а его сестру Надю – секретарем отдела. Надо было скрывать не саму работу с детьми, а ее разведческое содержание, скрывать, что организация продолжает существовать и что мы сохраняем прежние связи. Для посторонних все должно было выглядеть невинно, «на лужайке детский крик» и не более.