Наталья Кокшарова - Секта «Ашрам Шамбалы». Концлагерь для ищущих Бога

– Как твое имя? – спросил священник.

– Наталия.

Священник пробормотал какую-то волшебную формулу с моим именем, я не поняла ни слова. Он перекрестил меня, и мне можно было начинать.

Я вытащила из кармана мой список и зачитала его священнику. Дойдя до пункта «прелюбодеяние», я бросила взгляд на лицо священника. Тот нахмурился. Мне стало стыдно. После покаяния священник отпустил все мои грехи, однако сказал, что так как прелюбодеяние смертный грех, он пока меня не может допустить к причастию. Чтобы мне снова разрешили причащаться, нужно каждый день по полчаса читать молитвы, ходить каждую неделю в церковь на покаяние и никогда больше не прелюбодействовать. Я должна была или повенчаться с Богданом, или больше не заниматься с ним сексом.

Я вышла немного подавленной. Я не могла себе представить, как же мне объяснить Богдану, что я больше не буду с ним спать, а если он со мной хочет спать, он должен на мне жениться. Это была большая проблема – побольше, чем зачитать список грехов священнику.

Марина пошла после службы на причастие, а я, которой этого было нельзя, чувствовала себя обделенной и грешной. На выходе Марина раздала очень щедрую милостыню нищим, стоящим у церкви. И опять я почувствовала себя недостаточно хорошей и щедрой. У меня не было столько денег, чтобы давать такую щедрую милостыню. В общем, после этого утра я чувствовала себя отвратительно. Только одно радовало – предстоящий обед.

Но за обедом я опять почувствовала себя грешницей. Марина соблюдала пост: она не ела мяса, рыбы и молочного, в то время как я ела все подряд и с большим аппетитом.

Я начала каждый день читать молитвы, как мне наказал священник. Я морально готовилась к разговору с Богданом и очень боялась этого. Я сама понимала, насколько смехотворны мои требования. После года совместной жизни я вдруг меняю мое мнение и заявляю: «Дорогой, я больше не буду спать с тобой, потому что это грех». Мне самой тоже не хотелось отказываться от регулярного секса, но желание быть хорошей и правильной в тот момент преобладало.

Сейчас я думаю, что я упорно не хотела брать ответственность за свою жизнь и поступки и лихорадочно искала того, кому бы эту ответственность передать. Мне так хотелось наконец почувствовать себя в безопасности, найти духовную гавань, и чтобы мне кто-то мудрый объяснил, что хорошо, а что плохо. Я думаю, что именно нежелание взять ответственность за свою жизнь и поступки очень часто приводит людей в секты.

Марина вскоре уехала, а я осталась еще на пару недель погостить у родителей, благо было лето и каникулы.

Неожиданно и Богдан приехал к моим родителям, так как соскучился по мне. Как только мы остались наедине, я сказала, что больше не собираюсь с ним спать. Богдан сначала не поверил. Но когда я все же убедила его, что я не шучу, он так возмутился, что выбежал в ярости в огород, чтобы немного успокоиться. Богдан был очень зол на меня, ему казалось, что я сошла с ума. Я пыталась его успокоить, говоря, что это не насовсем. Я предложила, что мы могли бы пожениться, и тогда нам снова разрешат заниматься сексом.

– Ну что за глупости! – возмущался он. – Все было хорошо, и словно гром среди ясного неба, на́ тебе, не будем заниматься сексом!

– Но можно же пожениться… – пыталась оправдаться я.

– Я из-под палки жениться не буду! – категорически заявил Богдан и был прав.

Я ничего на это не сказала. Мне было, с одной стороны, обидно, что Богдан не хочет на мне жениться. С другой стороны, я его понимала, поэтому не очень злилась. Зато я испытывала огромное чувство вины. Это я была виновата, что Богдан теперь страдает. И зачем только я ходила на это покаяние! Но я всегда отличалась упрямством. Если уж я что-то начала, то старалась всегда доводить начатое до конца. Я не сдавалась. Богдан вскоре уехал в полностью расстроенных чувствах, оставив меня не менее расстроенную у родителей. Погостив еще пару недель, я вернулась в общежитие к Богдану.

Мне больше было некуда ехать, но я сразу же купила газетку и пыталась найти квартирку или комнату, которую я бы могла себе позволить. Позволить я себе ничего не могла. Но все же я позвонила по одному объявлению и хотела снять комнату за триста рублей в месяц. Я собрала вещички и приехала в двухкомнатную квартиру неподалеку от вокзала. Жить бы мне пришлось с опрятной женщиной лет пятидесяти, в комнате было уютно и даже стоял телевизор.

Новое жилище имело только один изъян: после того как я распаковала вещи, хозяйка объявила, что комната вместо трехсот будет стоить пятьсот рублей. Мне пришлось снова паковать мою сумку и, как побитой собаке, возвращаться к моему Богдану. Я продолжала каждый день молиться и каждую неделю ходить в церковь. Богдан теперь должен был спать на полу, а я спала одна на кровати, сохраняя мое целомудрие. Все попытки Богдана забраться ночью на кровать я пресекала на корню.

Так как до учебы оставалась еще пара недель, я не знала, чем бы мне заняться. Я очень часто ходила к подругам и рассказала им про свое новое мировоззрение. К моему удивлению, одна из подруг – Света – рассказала, что она с детства хочет уйти в монастырь, если не навсегда, то на какое-то время. Мне идея понравилась. Мы решили, что пока не началась учеба, мы поедем в Верхотурье и постараемся остаться там, в женском монастыре, до начала учебы. Сказано – сделано. Это было странное приключение, которое продлилось одну неделю и показало нам другой мир.

Мы со Светой долго ехали на электричках, пока не добрались до Верхотурья. На родине моего любимого святого Симеона Верхотурского, около иконы которого я всегда стояла в церкви, было два монастыря. Мужской мы нашли сразу же, а вот женский пришлось поискать. Мужской был центральнее, ярче, богаче и более открытым. Женский – скромнее, уединеннее и, как мне показалось, печальнее.

Мы вломились на службу в женском монастыре и тут же заработали на орехи. На нас были джинсы, и у нас не было платков на головах. Слава богу, предусмотрительная монашка выдала нам запасной инвентарь, и мы подпоясались одолженными юбками, похожими на слишком широкие фартуки. Платки, пахнущие ладаном, нам тоже выдали.

Службы – это утомительное дело, Света быстро выдохлась, тем более что мы почти всю ночь провели в электричках. Но во мне проснулась какая-то одержимость и решимость все выстоять, только бы изменить то ничтожество, которым я себя считала. Мне тогда было не ясно, что это чувство ничтожности являлось всего лишь результатом четырехлетнего моббинга в школе. Мне было плохо, и я стремилась всеми правдами и неправдами это изменить.

В общем, бедная Света, видя, что я не сдаюсь, тоже достояла службу. После этого с нами беседовала матушка, и нам разрешили остаться на неделю в качестве послушниц. В нашей келье были печка и маленькое окошко, в углу, как полагается, божничка, стены были выбелены голубой известкой.