Андреас Хилльгрубер - Отто Фон Бисмарк. Основатель Великой Европейской Державы Германской Империи

Перемещение сферы интересов других держав от Центральной Европы на периферию, на Балканы (в связи с восстанием в Боснии и Герцеговине летом 1875 года, затем еще в большей степени с началом русско-турецкой войны в апреле 1877 года) вначале побудило Бисмарка еще больше дистанцироваться от тесных связей с другими государствами. Впрочем, подобная политика “развязанных рук” отражала дилемму, которая являлась следствием проблемы “выбора”. Послу в Петербурге фон Швайницу, стороннику русско-германского союза, канцлер объяснял эту дилемму следующим образом: “Нашим интересам никак не может соответствовать, если в результате объединения всех прочих европейских государств и неуспеха русского оружия властным позициям России постоянно будет наноситься значительный ущерб. Однако интересы Германии будут задеты столь же глубоко, если в случае угрозы существованию австрийской монархии как европейской державы или же ее независимости возникнет опасность выпадения в будущем одного из факторов, на который мы рассчитываем в деле поддержания европейского равновесия”. Империи пришлось принять активное участие в сохранении Австро-Венгрии; на заседании правления рейхстага 1 декабря 1876 года Бисмарк подчеркнул, что империя не потерпит распада страны.

Однако конфликт на юго-востоке Европы отнюдь не обострил ситуацию, а поначалу принес империи явную разрядку. Бисмарк в своем “Киссингском диктате” от 15 июня 1877 года привел проект своего рода идеальной расстановки сил в Европе, которая хоть и не отменяла постоянно внушавшего ему беспокойство “cauchemar des coalitions” [28], но уменьшало его. Канцлеру представлялась “картина” “общей политической ситуации”, “в которой все державы, за исключением Франции, нуждаются в нас и по возможности воздерживаются от коалиций против нас, основанных на их связях друг с другом”. Впрочем, в реальности такого распределения никогда не существовало. Бисмарк не сумел занять столь желанной позиции “свободной середины”. Это выявили ход и результаты Берлинского конгресса (июнь/июль 1878 года), на который Бисмарк, в виде исключения преодолев свое отвращение к международным конгрессам, пригласил державы, втянутые в балканский конфликт: Великобританию, Россию, Австро-Венгрию, Турцию, а также Францию и Италию. Свою явную антипатию к европейскому конгрессу он откровенно выразил в Варцинском диктате от 9 ноября 1876 года: “Я постоянно слышал слово «Европа» из уст тех политиков, которые просили у других держав то, что не осмеливались требовать от собственного имени; например, западные державы во время Крымской войны и польского кризиса 1863 года, например, Тьер осенью 1870 года и граф Бейст, который выразил крах своих попыток создания коалиции против нас такими словами: «Je ne vois plus 1'Europa» [29]. В данном случае Россия, как и Англия, поочередно пытаются впрячь нас, то есть европейцев, в телегу своей политики, тащить которую мы, немцы (да они и сами это признают) не считаем подходящим для себя занятием”.

В большой речи, произнесенной в рейхстаге 19 февраля 1878 года, он откровенно высказался об изменениях в своем отношении к идее конгресса: Германия не станет соревноваться с Наполеоном III “в стремлении стать если не третейским судьей, то по крайней мере наставником в Европе”. “Содействие миру я не мыслю таким образом, чтобы мы в случае расхождения мнений изображали третейского судью и говорили:

"Должно быть так, и за этим стоит мощь Германской империи". Я мыслю его скромнее ..скорее как посредничество честного маклера, который действительно хочет совершить сделку.., я льщу себе.., что при известных обстоятельствах мы можем с таким же успехом быть доверенным лицом между Англией и Россией, как уверен в том, что мы являемся им и между Россией и Австрией, если они сами не смогут договориться”. Однако и в ходе конгресса, и в еще большей степени в последовавшие за ним недели выявилось, что Россия, которой в сложившихся обстоятельствах для поддержания мира и восстановления крайне неустойчивого равновесия в Юго-Восточной Европе пришлось пойти на уступки, обвинила в них Бисмарка, так что в русско-германских отношениях наступил глубокий кризис. В то же время канцлеру удалось на Берлинском конгрессе убедить Англию (и за ней Францию) в бескорыстии своей “маклерской” деятельности. Наиболее сильное впечатление Бисмарк произвел на прежде относившегося к нему с недоверием британского премьер-министра Дизраэли. Впрочем, интерес британца был взаимным (“Этот старый еврей, вот это человек”, – говорил канцлер). С внутриполитическим соперником Дизраэли, лидером либералов Глэдстоном, прусского министра не связывали подобные отношения, отмеченные взаимным уважением. Выпячивание роли морали в политике, свойственное, как насмешливо называл его Бисмарк, “профессору” Глэдстону, было диаметрально противоположно “реальной политике” канцлера.

Лишь после Берлинского конгресса – таким резюме была ознаменована эта новая точка отсчета – Бисмарк получил признание как крупный европейский государственный деятель, отныне он перестал вызывать опасения, считаясь просто динамичным политиком, “последнюю” цель которого предугадать невозможно и который озабочен только интересами Пруссии и Германии. Впрочем, мир в Европе, служащий интересам сохранения Германской империи, основывался, по мнению Бисмарка, несмотря на любые индивидуальные конфликты, исключительно на продолжении кооперации великих держав: средние и мелкие государства, как и “внегосударственные” национальности были и оставались для него всего лишь “объектами” политики. “Держать восточный гнойник открытым” – столь грубая формулировка демонстрирует pars pro toto [30]его отношение к таким “объектам” “большой политики”.

Берлинский конгресс также представлял собой поворотный момент и во внешней политике Бисмарка, поскольку теперь он был убежден в необходимости создания союзной структуры, сконцентрированной вокруг Германии.

Проблема “выбора” больше не допускала отсрочек. Однако Бисмарк сумел затянуть решение о союзе (союз поначалу задумывался как довольно представительный, включающий в себя в том числе и экономическое объединение “Центральная Европа”, но затем по инициативе австро-венгерской стороны был ограничен рамками оборонительного союза антироссийской направленности) с двойственной монархией до тех пор, пока не стало ясно, что и Россия пойдет на новое сближение с Германской империей, что и осуществилось в 1881 году в виде (тайного) Союза трех императоров (с включением Австро-Венгрии). На предварительных переговорах Бисмарк заявил чрезвычайному посланнику России Сабурову:

"Поверьте мне, не в Ваших интересах сеять раздор между Германией и Австрией. Вы слишком часто недооцениваете, как важно находиться на шахматной доске Европы втроем. Для старых кабинетов, и прежде всего для моего, эта цель неизменна. Всю политику можно свести к формуле: попытайся держаться втроем, пока сомнительным равновесием распоряжаются пять великих держав. Вот настоящая гарантия против коалиций”. Напряженность в отношениях между Францией и Италией, возникшая в связи с захватом Туниса, дала возможность привлечь и эту страну к австро-венгерскому объединению и в 1882 году заключить с ним оборонительный Тройственный союз, направленный против Франции.