Михаил Брагин - Кутузов

Но первые те часы битвы показали, что она принимает затяжной характер, и даже в полдень, после стольких атак, после долгих часов борьбы, Наполеон не мог ответить себе, когда же кончится бой и скольких новых усилий он потребует.

Кутузов тоже понимал, что он, маневрируя против обоих флангов французской армии, может быть, и добьется успеха, но прежде, чем этот успех наступит, Наполеон прорвет центр его армии, и потому Кутузов ограничился действиями на своем правом фланге кавалерией Уварова и Платова, а на левом фланге – одним корпусом Тучкова.

Кутузов или Наполеон могли бросить на этот решающий маневр силы, если бы один из них имел огромный численный перевес войск. Но этого не было: в начале сражения против 135 тысяч французов у Кутузова было 120 тысяч солдат. Один мог пойти на маневр, если бы другой был пассивен, нестоек. Но оба полководца стоили друг друга. Они могли бы пойти на риск маневра, но это было не Прейсиш-Эйлау, даже не Аустерлиц. В этом сражении решались судьбы стран и народов все было поставлено на карту. Наконец маневр был бы возможен, если бы до него противник был потрясен, расстроен, истощен. И Кутузов стремился истощить противника, чтобы нанести ему сокрушающий контрудар.

Они спокойно сидели – два полководца, разгадавшие друг друга, сторожившие каждое движение друг друга, отказавшиеся от рискованных действий. Они были пассивны и даже беспомощны не потому, что у одного, как изображал Лев Толстой, якобы был жестокий насморк, а другой был старчески слаб, и не потому, что один не был гениальным, а другой понимал, что полководец вообще не в силах управлять сражением. Они руководили прямой фронтальной борьбой и не предпринимали новых действий только потому, что оба уже сделали невероятные усилия, оба верили, что эти усилия принесут успех, и ждали результатов, направляя действия своих войск, к которым перешло решение Бородинской битвы.

Кутузов перевел к левому флангу все свободные силы правого фланга, бросил войска своего резерва и часть сил центра, пошел на короткий маневр на своем правом фланге, чтобы облегчить положение на флешах, и ждал результатов этих мероприятий.

Он, казалось, бесстрастно слушал грохот боя и приказывал, соглашался или не соглашался на те или иные движения войск, но он не был равнодушен. Он оставил правительство и царя в невероятной тревоге. В случае поражения царь, конечно, немедленно с позором прогонит его, свалит всю вину на него, сменит Беннигсеном, которого царь посадил рядом с ним и который только и ждет провала Кутузова. Тогда ему, старому полководцу, останется опозоренному уйти в могилу. Но это не спасет Россию – Наполеон станет хозяином в русской стране.

Как никто в армии, никто в России понимал Кутузов, что значит победа или поражение в Бородинском сражении. Страна только от него, своего любимого генерала, ждала ответа за исход боя, за исход войны, и он не мог быть и не был равнодушен к судьбам своей армии, Москвы, России, он не мог быть и не был безучастен к делу своей жизни.

Внешне он был спокоен, потому что умел сохранять самообладание в самые критические минуты боя и верил в силу русских солдат, защищавших родную землю. Он верил в силу Петра Багратиона, руководившего обороной флешей. Тот же Багратион, который в невероятно тяжелых условиях сдержал под Шенграбеном маршалов Ланна, Сульта, Мюрата, теперь вот уже полдня отражает атаки «храбрейшего из храбрых» маршала Нея, того же Мюрата и настойчивого Даву, не отдав им пока ни пяди земли. Кутузов был спокоен, зная, что и Барклай-де-Толли не отступит, и хотя для Богарнэ «сама мысль потерпеть неудачу была невыносимой», вот уже две его атаки на Курганную батарею были отбиты, и батарея продолжает обстреливать французские войска.

Против Понятовского у деревни Утицы действовал Тучков, покинувший ноле боя только после тяжелой раны, – брат Тучкова, погибшего в тот же день на флешах со знаменем в руках.

Мюрат, обнажив шпагу, не покидал поля боя, но и Милорадович не выезжал из-под пуль и даже завтракать сел в районе батареи, там, где скрещивался огонь наибольшей силы.

– Живым или мертвым, но я буду там! – вскричал Коленкур, получив приказ взять Курганную батарею. Он сдержал свое слово, но погиб на кургане, там же, где без эффектных слов погиб и Кутайсов, двадцативосьмилетний начальник артиллерии русской армии, бросившийся вместе с героем Ермоловым в контратаку.

Невиданную храбрость проявили Раевский, Дохтуров, Коновницын, Неверовский, Лихачев – славная плеяда героев, учеников Суворова, соратников Кутузова.

47 французских и 23 русских генерала погибли и были ранены в этой битве, и Кутузов знал, что русские генералы не уступят противнику боевой чести.

Кутузов был спокоен главным образом и потому, что решение войны перешло в руки солдат, овеянных великой славой замечательных побед, сынов русского народа, отстаивавшего свою землю. Геройски боролись не только полки и дивизии, солдаты которых прошли боевой путь с Кутузовым, но геройски дрались и только что сформированные части. Ярким примером является 27-я дивизия Неверовского. Ее сформировали в дни войны. Она состояла из крестьян, взятых прямо из деревень, наспех обученных. Дивизии пришлось контратакой спасать гренадер Воронцова, погибавших под ударами французских корпусов; она столкнулась с дивизиями Даву, Нея. Армия Кутузова, защищавшая Россию на Бородинском поле, была действительно армией героев – так ее называли не только друзья, но и враги.

«Они умирают там, где начальник им приказал умереть», «Они предпочитают смерть плену», – писали французы.

«Преданность генералов, непоколебимая храбрость солдат спасла Россию. Другие войска были бы разбиты и, может быть, уничтожены задолго до полудня», – писал французский историк Пелле.

Кутузов не суетился, не дергал командующих армиями и всем своим видом как бы говорил своему штабу: «Вы видите, несмотря на все тяжелые события и ужасы, о которых мы мне докладываете, все идет, как я и предвидел».

В этой борьбе воля Наполеона впервые сдала, поколебалась. Он тоже не был пассивен, и гений его не померк. Впервые в истории войн Наполеон стал создавать массирование артиллерийского огня. Ряд сражений выиграл он, разрушая артиллерийским огнем боевой порядок противника и сокрушая его ударами также массированной живой силы. Но ни в одном из своих сражений Наполеон не сосредоточивал такого количества орудий, как перед флешами: на фронте 800—1000 метров было 400 орудий – невиданная до того времени в военной истории сила и плотность огня.

При их поддержке ходили на штурм части Нея, Даву, Мюрата, столько раз приносившие победы своему императору; вслед за пехотой кидались в атаку кавалерийские корпуса. Наполеон наносил могучие удары, а победы все не было. Наполеон почувствовал себя «как во сне, когда человеку представляется наступающий на него злодей и человек размахнулся и ударил своего злодея с тем страшным усилием, которое, он знает, должно уничтожить его, и чувствует, что рука его, бессильная и мягкая, падает, как тряпка» (Лев Толстой, Война и мир).