Денис Королев - Ария длиною в жизнь

Бабушка никогда не работала. Ее главная «работа» было в том, чтобы в доме всегда был уют и тепло. Кроме того, на ее руках было четверо детей: три дочери и сын. Старшая дочь – Валентина Ивановна – это моя мама. Кроме нее по старшинству была Клавдия Ивановна, Анастасия Ивановна и сын Владимир Иванович. Конечно, вырастить и воспитать целый отряд детей – это не просто. Но бабушка прекрасно справлялась с этой задачей. Все дети выросли, получили высшее образование и прекрасное воспитание. Дядя Володя, как и его отец, стал инженером, работал в научном институте. Он очень был похож на своего отца и внешне, и в поведении, и в манере говорить. Это был образованный, знающий, очень мягкий и воспитанный человек. В нем не было ни капельки грубости, вульгарности. С ним всегда было очень приятно беседовать. Мой дядя очень любил музыку, и мы с ним часто вели беседы на музыкальные темы. Дядю Володю тоже можно причислить к «старым интеллигентам». Он часто бывал на моих концертах. У него был сын Роберт, мой двоюродный брат, мой одногодок, тоже ставший инженером, и в детстве переживший со всей семьей ленинградскую блокаду. К сожалению, блокада для него не прошла даром, он умер в относительно молодом возрасте.

Моя Тетя Настя (Нана, как ее все называли) окончила Ленинградскую академию художеств и служила потом старшим научным сотрудником в Ленинградском Эрмитаже. У нее родились две дочери. Одна из них Марина Азизян – сейчас очень известный в Питере театральный художник. Другая дочь Татьяна – врач.

И, наконец, моя мама Валентина Ивановна, стала лингвистом, специалистом по русскому языку и литературе. У мамы от первого брака была еще дочь. Ее отец был азербайджанец, поэтому она была Гаибова Лейла Ильясовна. Мы же всю жизнь звали ее Лялей. У нас с ней разница в годах была четырнадцать лет. Когда я уже был взрослым и стал певцом, мы очень дружили, несмотря на такой разрыв в возрасте. Во время моей работы в театре Ляля часто давала мне очень нужные советы. К сожалению, она умерла молодой.

Это моя мама

Тетя Клавдия работала художником-оформителем, в частности уже после войны на ВДНХ в Москве.

Мой отец, Королев Александр Георгиевич, до войны имел звание бригадного комиссара, что по нынешнему ранжиру соответствует званию генерал-майора. Но, в 1943 году, когда переходили на новую форму одежды с погонами, всем звание понизили. Отец стал полковником. Он был настоящий боевой офицер, профессиональный военный. В 16 лет он добровольцем ушёл на Гражданскую войну, участвовал в разгроме «чёрного» барона Унгерна в Даурии. Первый свой орден Боевого Красного Знамени он получил в 19 лет. Повоевал отец и на Халхин-Голе, и в советско-финскую войну. В августе 1941 года за разработанную им блестящую операцию в битве за Москву, он был награжден орденом Ленина. Отец воевал на самых ответственных, напряженных фронтах: Ленинградском, Волховском, Сталинградском.

Это мой папа (фото 1943 г.)

Позднее, уже в мирное время, отец взял меня, школьника, с собой в путешествие на теплоходе по Волге. Когда мы проплывали мимо Волгограда, он на палубе очень оживился и все показывал мне: вот там стояли наши части, там стояли танки, а там были немцы. Было видно, что отец как будто заново все переживает.

До войны моя мама преподавала русский язык и литературу в одной из военных академий Ленинграда. В этой же академии работал и мой отец. Не удивительно, что постоянно встречаясь в академии, пути моего отца и матери, в конце концов, пересеклись, и в результате этого пересечения появился я. Но это не сразу. Незадолго до моего рождения академию, в которой работали мои родители, перевели в Москву. В результате и отец, и мама оказались в столице. Вот поэтому я и родился в Москве.

Отцу дали комнату в коммунальной квартире на Писцовой улице, позади стадиона Динамо. На этой же Писцовой улице в роддоме я и родился. Как мне потом сказали, это произошло 24 декабря в 1938 году.

Я постепенно рос, рос и стал маленьким мальчиком. И вот, по воспоминаниям моей сестры Ляли, женщины на кухне в коммунальной квартире развлекались так. Они меня, двухлетнего, ставили на табурет и просили петь. Тогда было очень популярна неаполитанская песня, название которой я не знаю, но по рассказам сестры, там были такие строки: «Быть тебе только другом, а не любить тебя, о, нет, о, нет, о, нет, не в силах я.». И все дамы на кухне очень веселились, когда я, от неумения еще произносить некоторые буквы, коверкал слова. Я прошу засчитать мне это, как мои первые публичные «выступления».

А дальше?.. А дальше началась ВОЙНА.

Как меня с мамой вывозили на Урал в эвакуацию, я не помню. Потом мне рассказали, что нас поселили в селе СаранА (Пермская обл, Красноуфимский р-н). Меня отдали в детский дом, т. к. мама постоянно работала, и сидеть со мной было некому. Судя по всему, мама работала даже не в самой СаранЕ, а где-то в другом месте. Этот вывод я делаю из того, что она не могла ко мне часто приезжать, а приезжала очень редко. Помню, что меня очень удивило, когда вдруг на территории детдома после долгого перерыва появилась мама. Я не мог понять, откуда же она взялась… В моем детском уме это никак не укладывалось.

Жизнь в детдоме я почти не помню. Помню, только два случая. Наш детдом был огорожен типичной, как это делают в деревнях, изгородью, т. е. вбивают в землю колья на определенном расстоянии, а между ними по горизонтали прибивают три параллельные земле слеги. (слеги – это стволы молодых деревьев с диаметром ствола не более 4–5 см.). Вот эти колья и слеги и представляли собой изгородь. Человека это остановить не может. Любой взрослый спокойно пролезет между слегами. Но скот или зверей такой забор останавливает. Однажды наша воспитательница повела нашу группу гулять в лес, который начинался сразу за забором. Думаю, что воспитательница не хотела идти через официальный вход, и, чтобы не обходить, решила пролезть между слегами. Так вот я очень хорошо помню, как вся группа карабкалась через самую нижнюю слегу. Я же, почему-то, не захотел перелезать через нее, а просто под нее подлез. Может быть, я был самый маленький, поэтому боялся, что не смогу перелезть. А может просто я уже тогда предполагал, что умный в гору не пойдет… И на обратном пути я также пролез под слегой. Вот такой, казалось бы, незначительный случай, а я до сих пор его отчетливо помню и даже мысленно вижу. Другой случай. Один мальчик, более старший, чем был я, увидел гадюку и захотел ее поймать. Он накрыл ее панамкой, а потом просунул под панамку руку. Результат был закономерный. А он, испугавшись, еще и никому не сказал. Его все-таки спасли, но я потом долго видел его с забинтованной рукой.

Читать дальше