Марина Чижова - Дневник современной гейши. Секреты ночной жизни Страны восходящего солнца

– Да, но пока только кошелёк, – вздыхает Норико.

– Ну, твои ли годы! Глядишь, ещё и чемодан будет! – смеюсь я.

Но молодой японке было не до шуток.

– Да, я надеюсь… – сдвинув брови, в раздумье произносит она.

Так из символа престижа Луи Виттон и ему подобные стали мерилом жизненного успеха. Из диковинки они превратились в норматив, который нужно взять, дабы стать полноценным членом японского общества. Съесть рыбу-меч, посадить сакуру, купить что-нибудь из «Луи Виттон». Ну, или «Эрмес». На худой конец, «Феррагамо».

Хочешь ты того или нет, но по прошествии нескольких недель в Японии продукцию марки Виттон ты начинаешь узнавать издалека.

Наверное, это – часть того common knowledge [10] Всем известный факт ( англ .) , который постигаешь в обществе развитого капитализма.

…Когда наша электричка подъехала к конечной станции, Жан весело говорит:

– О, так смешно! Это может быть только в Жапон! Если в парижской электричке я увижу девюшку с Люи Виттон, я подумаю: «О-ля-ля, где же твой лимюзин, мадам? Ах, наверное, он сломался у входа в метро!»

Ранним осенним утром нас, иностранных студентов, оторвали от тёплых общажных постелей, погрузили в автобусы и в организованном порядке повезли навстречу неизведанной Японии. Наш путь лежал на север, в буддистский монастырь, где зимой так же, как и в Сибири, валит снег.

Храм Эйхэйдзи с изгибистыми крышами стоял в роще тысячелетних кедров и спокойно наблюдал, как несколько десятков инородных существ снимают свои кеды и босыми ногами ступают на его гладкие деревянные половицы. Здесь пахло хвоей и благовониями. Мы шли по гулким коридорам, иногда втречая послушников в монашеских рясах. Я ожидала увидеть соловецких бородатых иноков, одетых в лохмотья, питающихся водой и дикими ягодами, суровых на лицо и погруженных в медитацию. Вместо этого иноки оказались чисто выбритыми до сверкающей головы, одетыми в ладно сшитые по фигуре костюмы, приветливыми и с виду весьма удовлетворенными своей затворнической жизнью.

В коридоре древнего храма я заметила телефон-автомат – видимо, для экстренной связи с Буддой. Тут и там горели значки пожарных выходов. Может, у японских монахов в кельях стоят ноуты Sony и скоростной Wi-Fi?

А почему бы нет. Это мы упрямо считаем, что некоторые вещи соединять нельзя. А то, мол, теряется атмосфера. Разрушается концепт. Религиозное и мирское у нас как два полюса – не только не соприкасаются, но и почти отрицают друг друга.

А буддизм не запаривается. Он проще и реалистичней. Не отрицает, но принимает. Не порицает и не принуждает, не пытается перекричать другие религии. Просто спокойно и терпеливо излагает тем, кто хочет слушать. Он рассказывает им о понимании, гармонии и знании меры. О поступках и мыслях. О достойной жизни и об уходе без страха и сожаления.

Я стояла и одну за другой читала вывешенные на досках истины дзэна:

Здесь не было ничего про надрыв и пафос. Зато было про простые вещи, среди которых мы живем каждый день.

Перед выходом я внимательно изучила, насколько гармонично стоят мои шлёпки…

Мне вдруг так захотелось найти хотя бы что-то. Я всё думала над этим, пока автобус мчал нас по дорогам северной Японии в старинный японский отель, где нас ждал ужин, мягкий футон [11] Футон – традиционная японская постельная принадлежность в виде толстого хлопчатобумажного матраца, расстилаемого на ночь для сна и убираемого утром в шкаф. и онсэн – купальня на горячем источнике…

Ужин был грандиозный. Несколько десятков иностранцев, одетых в полосатые гостиничные кимоно, преклонили колени перед низкими столами с японской едой.

Её было много, и она вся была разная. Были сашими, крабы, обязательный мисо-суп, рис и соленья-варенья вкуса такого же нечётко выраженного, как и смысл японского предложения. Я мысленно поблагодарила все эти вкусные жизни, даже не зная их названия. С какой же жизни мне прикончить – ой, простите, – начать первой?

Пар медленно поднимался прямо в осеннюю ночь. Мы полулежали на тёплых камнях по самую шею в горячей воде и вдыхали холодный воздух. Вокруг – только зелёные ветви японских сосен, а выше, над нами, – только звёзды в огромном, почти чёрном небе. Мы поднимали головы и смотрели в перевёрнутую бездну вселенной. И возможно, вселенная тоже смотрела на нас…

Нежась в источнике, я думала: как хорошо, что после полуночи гендерные ограничения исчезают, как тыква, и можно прийти вот так, всей оравой. И ещё хорошо, что тут в это время нет японцев. А то они бы очень удивились, глядя, как большие иностранные парни в трусах и стройные (и не очень) иностранки в бикини возмущают воды благопристойной японокупальни. А вид того, как горячий американский парень Трэвис снимает свои трусы под водой и машет ими куда-то во вселенную, мог бы и вовсе повергнуть их в глубокий шок. Что в водных заведениях, кстати, очень небезопасно. Но, к примеру, Стефано, будучи итальянцем, воскликнул только, указывая пальцем в определённом направлении:

– Трэвис, я вижу твои орешки кешью!

Все внимательно посмотрели на место, где недавно были плавки Трэвиса. Полячка Эва задумчиво произнесла:

– Стефано, это не кешью! Это – бразильские орехи.

После этого среди парней завязался важный спор о величине орехов. А наблюдающая за этим Вселенная, наверное, думала: «Вот уже сколько лет ты живёшь на Земле, хомо сапиенс. Ты построил ё-мобиль, написал Джоконду, снял «Аватар», изобрёл радио и 145-й айфон. И всё равно ты занимаешься той же фигнёй, что и в начале. Ты нисколько не изменился…»

И очень хотелось думать, что хотя бы тупостьразум неподвластен времени.

Надеюсь, что Вселенная, глядя на нас, улыбалась. Хотя бы чуть-чуть.

– Что, всё-всё по 100 иен?! Не может быть! – ликовали мы, проходя меж прилавками со всем на свете. Это же меньше 1 доллара!

Здесь были тарелки и вилки, коврики и плечики, косметика и блокнотики, фонарики и сумочки. Нам казалось, что нам нужно всё. И ещё нам казалось: в Японии всё жутко дёшево. Но всё это жутко дешёвое сконцентрировано в отдельно взятых местах – хякуэн-шопах.