Александр Москалев - Мой Ангел-хранитель. Записки рискового человека

Наконец, запыхавшись, женщина занесла меня в нашу квартиру, преодолев 12 ступенек входного крыльца. К моему огромному сожалению, я так и не узнаю имя этой простой, прекрасной русской женщины, но помнить буду ее всегда.

К моменту моего благополучного возвращения домой, правда, без шашки, но живого, моя маменька лежала в кровати с температурой 38 градусов, болела гриппом. Вскочив с кровати, она, вместе с моей безымянной спасительницей, раздели меня догола. Мама положила дрожащий комок к себе под одеяло. В это время домой прибежал мой отец, который увидел из окна своей конторы, расположенной в одном здании с нашей квартирой, всю происходящую картину событий. Он вытащил из шкафчика початую бутылку коньяка и влил мне в рот несколько капель. Видимо, с тех пор у меня стойкое отрицательное отношение к коньяку.

Проснувшись утром, проспав почти 14 часов, я даже не чихнул. В тот момент я и думать не мог, что это был мой АНГЕЛ-спаситель, впервые протянувший мне свое крыло. Это он поставил меня в вертикальное положение при провале под лед, и он предоставил мне своего представителя в лице этой прекрасной русской женщины.

Вскоре после этих событий наша семья получила новую благоустроенную квартиру на улице Калинина, в большом кирпичном доме. Вокруг были расположены еще несколько домов, образуя собой своего рода квадрат. Внутри был огромный двор, где собирались все окрестные ребятишки. Играли во все известные на тот период игры, но больше всего в войну – дети послевоенного периода. Разные были ребята. В основном, добрые и отзывчивые. Но были и отъявленные хулиганы. Одним из таких был Костя по кличке «Шкилет». Обидеть других, сделать им больно, было для него особым удовольствием. Когда ему давали справедливый отпор, он превращался в «бешеного», мог ударить, чем попало, или бросить в противника все, что под руку подвернется.

Однажды он подобрал на близко расположенной стройке пластину из стекла, длинной около метра и шириной около 40 миллиметров. Он держал стекло в руке, как саблю, и бегал по детской площадке с криком: «Зарублю». Ребята постарше пытались отобрать у него стекло, но только смогли отбить кусок примерно в 70 см. Я стоял рядом с этими ребятами. Разозленный содеянным, сверкая бешеными глазами, Костя швырнул оставшийся у него в руках осколок в нашу сторону с расстояния примерно в метр. Осколок полетел плашмя в стоящую группу. Старшие ребята отскочили в сторону, а я остался, не хватило реакции. Осколок летел прямо мне в лицо. Инстинктивно я закрыл глаза рукой, осколок скользнул по руке и изменил направление полета, АНГЕЛ, и вонзился углом мне под нижнюю губу. Шрам от осколка остался на всю жизнь. Было мне тогда 7 лет.

С мамой

Каждое лето меня и мою кузину Танюху, дочь старшей сестры моего отца тети Вали, отвозили в поселок Заозерный в 160 км от Красноярска. На окраине поселка, на улочке Подгорная, в маленьком домике проживали старички – наши двоюродные деда Федя и бабуля Катя. Дедуля, Москалев Федор Васильевич, был выходцем из Уральских казаков. Родом из станицы Петухово Курганского уезда (или землячества), он был младшим из братьев. Старшего звали Максим, среднего – Иван (мой родной дед). Все трое ушли на фронт 1-й Мировой войны рядовыми казаками Уральского казачьего Войска, а вернулись Георгиевскими кавалерами. Максим и Иван, вернувшись домой, не приняли новой Советской власти и бесследно пропали. Судьбу моего родного деда Ивана я так и не смог узнать.

Дед Федор, кавалер Георгиевских орденов 3 и 4 степеней, награжденный 4 медалями, в 1916 году получил тяжелое ранение в левое плечо немецкой разрывной пулей «Дум-Дум», после чего его рука превратилась в мумию. После госпиталя, вернувшись в родную станицу, он занимался хозяйством, причем все работы выполнял одной правой рукой. С приходом в станицу Советской власти, устроился в поселковый Совет писарем, т.к. обладал каллиграфическим почерком. И все было хорошо, но наступили лихие 30-е годы, время раскулачиваний и репрессий. Мой отец вместе с бабушкой Устиньей Афанасьевной (в девичестве Гранкиной), с братом и сестрой проживали в своем добротном доме, построенном нашим предком. Рядом с домом были многочисленные хозяйственные постройки. По меркам тех лет мы были, как говорят, крепкими середняками. И каково было изумление, когда Федор Васильевич принес весть о том, что семья Москалевых попала в списки раскулачиваемых. Видимо, сказалось офицерство деда Ивана. Эти списки деда Федор случайно увидел среди других документов в поселковом Совете.

Недолго думая, бабушка Устинья собрала в кучу нехитрый скарб, вещи наскоро загрузили в повозку и всей семьей отправились до ближайшей ж\д-станции. Лошадь и подводу помог организовать все тот же деда Федор. Они добрались до деревни Солянка Красноярского края. Мой отец Москалев Леонид Иванович был призван в ряды Красной армии, а бабушка Устинья с детьми перебрались в Красноярск. Позднее и деда Федор переехал поближе к родственникам. Они с бабой Катей купили домик, о котором я упоминал ранее. Так мои предки по отцовской линии оказались в Красноярске.

Отец, бабушка Устинья и дядя Саша

Проводы отца в РККА, 1939

По материнской линии мои прадеды также попали в Сибирь не по своей воле. Котов Сергей Петрович и Котова Евдокия Зиновьевна, выходцы из Житомирской губернии, были «народовольцами». Во второй половине 19 века они были определены на постоянное проживание в Красноярск. Велика Россия, а Сибирь одна. В Красноярске у моих прадедов родилась дочь – красавица Антонина, после замужества – Антонина Сергеевна Кручинина, моя родная бабушка.

Котов Сергей Петрович, прадед (в центре)

Котова Евдокия Зиновьевна, прабабушка (сидит в центре)

Котова (Кручинина) Антонина Сергеевна, бабушка (девочка)

Деда Федор и баба Катя жили трудно, как большинство в те времена. Их настигло и личное горе. Единственная дочь Валентина погибла в автомобильной катастрофе. И всю свою любовь старики выплеснули на нас, меня и сестру Танюху. Добрее и заботливее родственников у нас не было. Баба Катя, низкорослая пухлая толстушка с румяным и красивым лицом, великолепно готовила. Я не могу забыть ее полужареную-полупареную картошку, приготовленную в горшочке под толстым слоем запекшегося молока. Это было что-то неповторимое.