Антонен Арто - Ван Гог. Самоубитый обществом

Собственно, вдохновившись словами Арто о невозможности «описать картину Ван Гога после него самого», не станем и мы описывать его эссе ПЕРЕД ним и ВМЕСТО него. Эта публикация – будем реалистами! – вряд ли станет, как выставка Ван Гога в глазах Арто, «событием историческим», но уже замечательно, что его работа вот так же сейчас оказалась «заново вброшена в события дня, возвращена в течение жизни». Последним «тизером» к знакомству с «Самоубитым обществом» предложим следующие слова Жоржа Батая: «Книгам Арто по плечу то, на что не решаются другие: они способны сокрушить привычные границы и пределы, перешагивая через них одним резким шагом; их жестокая лирика плюет на собственные красоты, отказываясь терпеть даже те чувства, точнейшим образом которых она и является».

Ван Гога можно было бы назвать человеком психически здоровым: за всю жизнь он всего-то навсего сжег себе руку, да и в остальном лишь однажды отрезал себе левое ухо,

и это – в мире, где каждый день поедают вагины в соусе из трав или гениталии новорожденного, исстеганного до полного исступления —

выхватывая того чуть ли не из лона матери.

Это не поэтический образ, но реальность, повсеместно и повседневно повторяющаяся и практикуемая по всему свету.

А потому, сколь сумасбродным ни покажется такое заявление, наша нынешняя жизнь продолжается, как ни в чем не бывало, в своей давнишней обстановке разврата, анархии, хаоса, бреда, беспутства, хронического безумия, буржуазного ступора, психической аномалии (ведь анормальным стал не человек, но весь мир), намеренной непорядочности и невероятного лицемерия, сального презрения ко всему, что являет хоть какое-то благородство,

повсеместного утверждения миропорядка, целиком основанного на торжестве первобытного бесправия,

и, наконец, преступления, возведенного в систему.

Дело плохо, так как больному сознанию в настоящий момент ни за что не следует исцеляться.

Соответственно, увечное общество изобрело психиатрию – для защиты от пристального внимания некоторых выдающихся умов, чей дар ясновидца не давал ему покоя.

Жерар де Нерваль не был безумцем, но его всё равно обвинили в этом, чтобы обесценить те важнейшие откровения, которыми он готовился с нами поделиться,

и, помимо таких обвинений, на него обрушились и удары по голове: в прямом смысле слова – удары по голове однажды ночью, с тем, чтобы выбить из него воспоминания о чудовищных фактах, которые он собирался обнародовать и которые от этих ударов перешли у него в сферу сверхъестественного, поскольку силы всего общества, тайком сплотившегося тогда против сознания Нерваля, было достаточно, чтобы заставить его позабыть об их реальности.

Не принадлежал к безумцам и Ван Гог, но картины его стали настоящей горючей смесью, атомными бомбами, и на фоне прочих полотен, свирепствовавших в то время, их перспектива грозила серьезно поколебать личиночный конформизм буржуазии Второй Империи и прихлебателей как Тьера, Гамбетты, Феликса Фора, так и Наполеона III.

Ведь мишенью живописи Ван Гога была не какая-то общая беспринципность нравов, а конформизм самих институтов общества. И даже природа с ее перепадами климата, приливами и зимними штормами после пришествия Ван Гога на нашу землю теряет всякую привязку к реальности.

Понятно, что все институты социума тут распадаются, а медицина, предстающая никуда не годным гниющим трупом, провозглашает Ван Гога безумцем.

Но, в сравнении с неуемным здравомыслием Ван Гога, психиатрия сама видится загоном горилл, одержимых манией преследования и способных смягчить самые ужасающие приступы страха и удушья, которые только знал человек, лишь своей смехотворной терминологией,

достойным порождением их ущербных мозгов.

Действительно, нет такого психиатра, который не был бы заведомым эротоманом.

И я не думаю, что правило застарелой эротомании психиатров допускает хоть какие-то исключения.

Несколько лет назад один из них, мой знакомец, восстал против такого поголовного обвинения всей той группы заправских негодяев и патентованных мошенников, к которой он принадлежал.

Я, господин Арто, заявил он мне тогда, никакой не эротоман, так что извольте предъявить хоть какое-то доказательство, позволяющее вам выступать с подобными обвинениями.

Да вы на себя посмотрите, г-н Л. [10] Арто может иметь в виду Жака Латремольера, интерна лечебницы в Родезе во время госпитализации там Арто (сам он в 1961 г. называл именно себя адресатом этого выпада), хотя Арто скорее назвал бы его полным именем, да и в письмах того времени писал его фамилию как Ла Тремольер. Речь может идти и о Жаке Лакане: он наблюдал Арто в парижской психлечебнице Св. Анны в 1938 г. и диагностировал у него болезненную «фиксацию», предсказав, что тот больше ничего не напишет и доживет до 80 лет. – Здесь и далее примеч. пер. , вот вам и все доказательства,

они у вас на лбу клеймом стоят,

гнусный мерзавец, урод этакий.

Такие кроят мир мотыгой, хватают объект своих вожделений и катают затем под языком – всё равно что фигу во рту держат.

Вот уж у кого всякое лыко в строку.

Ежели при совокуплении у вас из глотки не вырвалось знакомое кудахтанье и одновременное бульканье в горле, пищеводе, уретре и анусе,

провозгласить себя удовлетворенным вы никак не можете.

И от такого сотрясения всех внутренних органов у вас образовалась некая складка – воплощенное свидетельство омерзительного разврата, —

которую вы пестуете из года в год, и она всё ширится, поскольку ни под какой закон социальных условностей не подпадает;

но складка эта противоречит иному закону: когда страдает ущемленное сознание, поскольку всем вашим поведением вы перекрываете ему кислород.

Всякое неуемное сознание вы называете бредом, параллельно удушая его своей гнусной сексуальностью.

И, кстати, в этом плане бедняга Ван Гог был непорочным,

с его целомудрием не сравнится ни серафим, ни девственница, ведь именно они

запустили

и первыми раскочегарили великую машинерию греха.

Возможно, впрочем, г-н Л., вы – из породы неправедных серафимов, но уж людей соблаговолите оставить в покое,

тело Ван Гога, чистое ото всякого греха, не запятнано и безумием – его, кстати, один только грех и вызывает.

И в католический грех я не верю,

но верю в преступную похоть, от которой все гении земли нашей,

все настоящие сумасшедшие из лечебниц как раз убереглись,

или тогда, значит, они не были (по-настоящему) помешанными.

И что вообще такое настоящий безумец?

Это человек, который предпочел скорее сойти с ума – в социально принятом смысле, – чем пойти против некоей высшей идеи человеческой чести.