Эдриенн Бродер - Дикая игра. Моя мать, ее любовник и я…

Чарльз обожал мою мать, свою вторую жену, которая была на пятнадцать лет моложе его. Они оба состояли в браке, когда познакомились через общих друзей и влюбились друг в друга. Чарльз был благодарен моей матери за поддержку на протяжении его долгого развода и серии разрушительных инсультов, перенесенных им прямо перед их свадьбой, которые оставили ему на память частичный паралич правой стороны тела. Теперь он ходил, приволакивая ногу, и научился писать и есть левой рукой.

Чарльз и Бен дружили с детства, их свела вместе общая любовь к городку Плимуту, где Бен, прямой потомок паломников с «Мейфлауэра» [3] «Мейфлауэр» – торговое судно, на котором англичане, основавшие одно из первых британских поселений в Северной Америке, в 1620 году пересекли Атлантический океан. , жил постоянно, а Чарльз год за годом проводил лето. Они были совершенно не похожи – Чарльз, вечно витавший в собственных мыслях, и Бен, такой земной и плотский; но эта дружба процветала десятилетиями. Разница в возрасте между ними составляла всего шесть месяцев, но страстный и притягательный Бен казался годами моложе моего отчима. Охотник, рыбак, защитник природы – и плюс к тому успешный бизнесмен, – Бен обладал энциклопедическими знаниями о природном мире и с энтузиазмом делился ими. За ужином я засыпала его вопросами: Как проходит брачный сезон у мечехвостов? Что вызывает ежегодную весеннюю миграцию сельди? Как мечут икру квахоги? Я пыталась загнать Бена в тупик, но не преуспела. Он знал все об окружающей среде и ее обитателях.

Пока мы вшестером наслаждались ужином, Бен просвещал нас насчет голубей, которых разводил уже более тридцати лет.

– А известно ли тебе, что птенцов у них высиживают и выкармливают оба родителя? – вопросил он, нацеливаясь крохотной косточкой в мою сторону.

– Так они, типа, как городские голуби? – спросила я, любопытствуя, те ли это чумазые создания, знакомые мне по Нью-Йорку, где я родилась и где по-прежнему жил мой отец.

– И да, и нет. Горлицы и голуби из одного семейства, Columbidae , – отвечал Бен, коснувшись моего предплечья. – Птицы, которых мы разводим, – белые горлицы.

– О, это такая великолепная стая, Ренни! – подхватила Лили. – Ты должна как-нибудь приехать к нам и увидеть их собственными глазами.

– С удовольствием, – отозвалась я и вопросительно глянула на мать, которая согласно кивнула.

– А как именно вы их забиваете? – поинтересовался Питер.

Бен в ответ показательно свернул крохотную невидимую шейку.

Вечер шел своим чередом, полный маленьких сюрпризов. Бен был энергичным человеком, он бурно жестикулировал, активно участвовал в разговоре, при этом внимательно слушая собеседников. Я заметила, что во время ужина его взгляд нет-нет да и возвращался к моей матери. Казалось, ей нравились эти быстрые взгляды, она встряхивала головой, как кобылка, и с готовностью смеялась. В какой-то момент я увидела, как она провела вилкой поперек холмика кукурузного пудинга. Мы обе подняли глаза, чтобы проверить, смотрит ли на это Бен. Он смотрел. Мать мельком улыбнулась мне и налила в мой бокал красного вина. Потом наполнила бокал Питера.

– Пино идеально идет к сквобам, – пояснила она нам, как будто запивать еду вином было обычным делом для детей.

В ответ на мой удивленный взгляд мать весело пожала плечами.

– Если бы мы жили во Франции, ты получала бы к ужину вино с восьми лет!

Бен одобрительно хмыкнул, и мать отозвалась гортанным смешком.

Чарльз и Лили, ничуть не встревоженные тем, что я буду пить вино, не смущенные явным флиртом между своими супругами, тоже расхохотались.

В тот вечер все было так, просто и весело!

Часов в девять я заерзала на месте. Даже с включенными вентиляторами в гостиной было некомфортно жарко, и задняя поверхность моих бедер прилипала к стулу. Я то и дело украдкой бросала взгляд на большие напольные часы. Куда он запропастился? Когда наконец раздался стук в дверь, я метнула в брата умоляющий взгляд. Он не шелохнулся.

Пожалуйста, – молила я Питера, сделав бровки домиком. – Давай же. Просто сделай это.

Питер закатил глаза и нехотя пожал плечами, но потом сдался и пошел к двери.

– Можно выйти? – спросила я мать. – Мне нужно глотнуть свежего воздуха.

Она кивнула, едва обратив внимание на мою просьбу.

Поднявшись, чтобы убрать за собой тарелку, я почувствовала, что захмелела от вина. Сбегала наверх, почистила зубы, причесалась и поспешила к двери, притормозив лишь у самого порога, чтобы казаться сдержанной и невозмутимой.

Мой брат и наш сосед Тед стояли на передней веранде и болтали. Порядок ходов был известен нам всем: Питер вскоре попрощался и вернулся в гостиную, а мы с Тедом обогнули дом и спустились по лестнице на пляж. Разговаривать нам было в общем-то не о чем, потому и не разговаривали. Мы дошли до своего обычного места, легли на зернистый песок и начали целоваться, как делали каждый вечер уже почти неделю.

Мимо нас поверху прошла парочка, держась за руки, не догадываясь о нашем присутствии на песке, и остановилась у скалы возле кромки воды, чтобы полюбоваться отражением луны в узком заливе. Обычно мы отстранялись друг от друга, когда кто-то появлялся рядом. Но на этот раз Тед приложил палец к губам, веля мне хранить молчание, а потом рывком задрал мою майку выше грудей. Я так и осталась лежать спиной на песке, ошеломленная этим неожиданным маневром. Ухмыляющееся лицо Теда, освещенное ярким лунным светом, горело подростковой похотью. Глазами он пожирал мою грудь, мышцы на его плечах бугрились. А потом он взялся за дело – сжимал сначала одну грудь, потом другую, заставляя искры вспыхивать под ребрами и опускаться жаром внизу живота.

К тому времени как я вернулась домой, вечеринка подходила к концу. Лили собирала со стола десертные тарелки, у отчима был изнуренный вид. Даже Бен и моя мать как-то потухли. Я вошла незамеченной и проскользнула наверх.

Забралась в постель и начала прокручивать в голове встречу с Тедом. Не могла перестать думать о том, что он сделал. Правила подросткового сексуального взаимодействия просты и недвусмысленны: обратного пути нет. Я знала, что сегодня была определена новая стартовая черта и, когда мы в следующий раз вместе ускользнем из дома, моя голая грудь будет восприниматься им как данность.

Занавески в спальне были отдернуты, окна распахнуты так широко, как только возможно, и все равно в комнате стояла духота. Мои волосы, влажные от сырого соленого воздуха, липли к шее; бязевые простыни, шершавые от песка, путались в ногах. Казалось, на свете не осталось ничего прохладного, кроме луны. Она была похожа на холодный металлический кружок, который так и хотелось прижать к лицу. Снаружи не было ни малейшего дуновения, способного покачивать рыбацкие катера или хотя бы потревожить китайский фонарик, вывешенный на веранде моей матерью. В доме тоже все смолкло. Верно, родители и их гости наконец улеглись спать.