Георгий Бурков - Георгий Бурков. Дневники, размышления, сюжеты

Я начинаю догадываться, что мои мысли становятся все более художническими. Чтобы подумать о простой вещи, мне необходимо быстро нарисовать очень яркую картину психологического характера, где главное лицо – я. Передо мной четко вырисовываются лица говорящих людей, на этих лицах – все тончайшие нюансы движения мыслей и души. Я угадываю, куда клонит разговор тот или иной собеседник.

Собеседниками бывают хорошо или плохо знакомые люди. Если это хорошо знакомый, то мой «художник» – воображение – рисует его мельчайшими подробностями по старым наблюдениям. Правда, «художник» часто грешит против объективной передачи ради красивости и эффектности – пока что он не реалист. То же самое происходит и со знакомыми только издалека людьми. Или в беседах управляет моя интуиция, пока что тоже плохая художница. Я много вмешиваюсь сам в творчество мысли.

Связь между творчеством художника и образом его мышления.

* * *

Праздник прошел серо, обыденно. Приятно, когда после долгих трудов оглянешься на сделанное и удивишься самому себе – неужели это сделал я? – приятно сделать передышку, наметить дальнейший путь и снова – в труде. Такая недолгая остановка в трудном пути должна называться праздником.

Все это я говорю для того, чтобы лишний раз назвать себя сволочью и сказать, что даже на самый маленький праздник я сегодня (да и в будущем недели две-три наверняка) не имею права. Взгляд на прошлые «труды» не вызовет в моей душе приятного удивления. Постоянно мечусь (но не творчески), все ищу нового, не освоив старого. Воли нет у меня! Надо прямо признаться себе в этом и повести борьбу – это уже будет началом воспитания.

Праздник. День Конституции. Но для меня этот день 5 декабря звучит иначе. Он прежде всего говорит мне о том, что еще один год прошел, а я топчу одно и то же место уже не первый год. До сих пор не могу окончательно выбрать план действий и меняю его каждую неделю. То я хочу снова поступать на режиссерский, то вообще никуда не хочу поступать и пробиваться своим путем, то хочу поступать на исторический – нет, года через три. Последний план, пожалуй, самый мудрый (при условии, если я его действительно осуществлю).

До 1.7.58 г. я решил работать на какой-нибудь небольшой работе, где уходит минимум времени, с таким расчетом, чтобы все время отдавать на занятия свои. Лучше всего устроиться в газету. Но до декабря нужно сделать многое: написать 5–6 лекций, густых по содержанию, оригинальных по теме. И писать, писать, писать ежедневно, писать не просто, а обдуманно, постоянно находить новые слова, сочетания и пр. И главное: писать образно. Афоризмы, каламбуры, парадоксы и пр. Речь должна быть живая, неожиданная, не литературная, а совсем новая.

В 1960 г. я собираюсь поступить на исторический факультет МГУ (обязательно МГУ, потому что жить нужно в Москве). В 1958 г. я обязан создать кружок из преданных любителей искусства и литературы.

Мне уже 25 лет. Этого не следует забывать. В перспективе остается не так уж много – легкомысленные иллюзии на этот счет смешны. Сейчас я понимаю, вернее, начинаю понимать, что приступить к «Хронике» вплотную, непосредственно, я буду в состоянии к пятидесяти. Разумеется, при одном непременном условии, что готовить себя и материалы к этой работе (очень интенсивно, систематически, не сбавляя скорости, скорее наоборот – увеличивая скорость) начну с сегодняшнего дня. Если после своего рождения 25 лет я провел с преступным беспутством, растранжирил все 25 лет почти что попусту, то последующие годы, вплоть до дня смерти, я должен трудиться, трудиться и трудиться!

* * *

Может быть, снять один день жизни нашего города. Простой рядовой день. Но какой? Летний, зимний, весенний, осенний? Солнечный, пасмурный? Выберем. Трамвай утром (на работу), работа днем (разные люди – на заводе, на Каме и пр.). Разные люди. Юмористические картинки. Столкновения на одной работе, бездельничанье на другой. Кроме работы – дети и школьники, художники, артисты. Вечер. Танцы. Театр. Провожание. Заснять утро на кладбище (?). На могиле влюбленная пара.

* * *

Собираясь сюда, в Березники [1], я думал, что с первого же дня у меня будет масса новых впечатлений, масса новых мыслей и чувств, рожденных этими впечатлениями. Ничего подобного, мысли и впечатления появляются, но они скорее продолжение старых моих мыслей и чувств, чем плоды новых впечатлений. И так всегда (не могу найти выхода и средств, чтобы исправиться), мечтаю, планирую на будущее, не считая настоящую работу, сегодняшнюю – главной или даже серьезной. Нужно избавиться от этой гибельной черты характера! Чем раньше, тем лучше.

Чувствую, как на меня набегает очередная волна пессимизма. Нет, это не пессимизм, это хандра, недовольство собой, чувство одиночества, роль не получается (хотя меня и хвалят за нее; нет, никакой удачи нет, просто я не мешаюсь – это хорошо), поиски нового искусства чрезвычайно замедленны (много планирую, мало делаю, преступно мало!).

Тысячу раз я говорил себе: нельзя допускать, чтобы из-за мелочей страдало большое дело. Втянулся в мелочную болтовню в гримерной, чувствую себя прескверно после таких разговоров – гадко и душно на душе. Чем кончатся мечтания эти комнатные? Чем кончатся попытки построить свое мировоззрение на философии предков далеких? (Неплохо, начинаю думать по-новому, в стиле нового искусства!)

Почему же, когда я вижу и чувствую хорошие отношения между людьми, почему же у меня накатываются слезы? Почему мне хочется тут же говорить с этими людьми о своих секретах, тайнах, мечтах? Почему мне кажется, что для них это будет праздником? Почему я думаю в это время об отношениях будущего?

Разве это не генеральная тема «Безымянной звезды»?

Откуда мелодрама в искусстве? Бороться с ней, бороться за здоровое искусство. Не говорить так: взгляните, как они любили друг друга, взгляните, как он борется за идею. Нет, надо говорить: да, они страшно любят друг друга, да, ведь он готов умереть за идею, но это естественно, так должно быть.

* * *

1958 г.

Теперешние раздумья ни к чему не приведут. Надо действовать. Надо решить: кем быть? Историком или кинорежиссером?

Занимаешься, занимаешься, пичкаешь себя книжными и житейскими премудростями, начинаешь постепенно веровать в свои силы, убеждаешь других (это легче всего) в своей мудрости. И вдруг перед каким-нибудь серьезным испытанием начинаешь волноваться и неожиданно обнаруживаешь, что совершенно пуст и головой и душой! Куда все уходит?!

В овладении опытом и знаниями я отличался самостоятельностью. Почему? Я был болезненно самолюбив и застенчив (второе возникало от первого – кстати, интересная тема: обманчивость скромности), что мешало мне расспрашивать. До всего доходил сам.