Наталья Казимировская - Путешествие по жизни. Письма другу

Воспроизвожу:

Как во дальнюю в сибирску во сторонушку,

Во сторонушку Красноярск-Градом прозванную,

Прилетела весть крылатая,

Весть крылатая да пригожая,

Что удаленький дородний добрый молодец

Юрий наш Гагарин свет Алёшевич

На железном коне да на крылатом коне

Облетел всю землю нашу родную

С самого началу и до краюшка!

И привиделся мне Гагарин тот,

Богатырь наш русский родименький,

Что главою своей подпирает он небушко

И идёт он гора горой,

А земля-то под ним подминается,

А он шагает, да в ус усмехается.

А потом как-то в лето красное,

Лето красное да пригожее

Я попала в селенье приморское

Селенье чудное, черноморское.

То селенье Артеком названо

Артеком-лагерем названо-прозвано.

И сказали в Артеке нам: «Детушки!

Ой вы детушки-малолетушки!

Одевайтеся, собирайтеся,

И торжественно наряжайтеся,

Да бегите вы на Костровую площадь –

Площадь праздничную, чудес навидавшуюся.

Там вы встретите детинушку могутного,

Нашего Гагарина родимого,

Нашего Гагарина родимого,

Нашего Юрия свет Алёшевича.

Ожидали мы увидеть богатырского

Богатырского удала добра молодца,

А увидели простого человечишку,

Человечишку обычного, хорошего.

Ай такие человечишки

По всей нашей землюшке похаживаюти,

Похаживаюти, пображиваюти

Своё дело славно делаючи.

Вот какие у нас богатыри пошли,

Богатыри сильные да умелые

Да им славу будут петь

Век по веку!

Вот такая я была идеологически выдержанная! Былину мою высоко оценили – по литературе у меня всегда была хроническая пятёрка!

В Красноярске я начала болеть. Простуды, воспаления лёгких, и наконец, бронхоаденит, который мне объяснили как лёгкую форму туберкулёза. Папа решил переехать в тёплые края на новое место жительства – в город Алма-Ату. А до этого было решено отправить меня на несколько месяцев на лечение в санаторий. Детский лёгочный санаторий под Тулой в местечке Бобрик Гора стал одним их самых неприятных воспоминаний моей жизни. Большие палаты, наполненные детьми разных социальных и культурных установок (помню, было много бурятских девочек с длинными волосами, которые они не стремились расчёсывать каждый день). Бурятское большинство этого санатория учило нас пить горячий чай, закидывая туда кусок масла и, кажется, даже соли. Садистки нянечки и воспитательницы! Никогда не забуду, когда с хулиганящего в тихий час мальчика они стянули трусы в наказание, заставив того стоять рыдающим и голым всем на обозрение. Помню «деликатес» – розово-водянистое плодовоягодное мороженое, которое изредка разрешали нам покупать за собственные деньги. Помню очередное моё «буйство», от которого у меня до сих пор остался след: шрам на правой руке. Дразнивший и задиравший меня мальчишка-одноклассник бросился убегать по школьному коридору. Бегала я всегда медленно, поэтому он успел забежать во второй отсек коридора и захлопнуть за собой большую стеклянную дверь, за которой чувствовал себя в полной безопасности, прижимаясь к стеклянной перегородке всем лицом и продолжая кривляться. Ни секунды не задумываясь, я в бешенстве ударила всей рукой по этому наглому лицу, то есть по стеклянной двери. Честно говоря, не помню, что стало с этим мальчиком, думаю, что ничего, так как всё внимание учителей было приковано к моей кровавой ране, меня отвели к врачу, наложили металлическую скобку. Постепенно всё зажило.

И вот уже Алма-Ата, что в переводе означает «Отец яблок». По всему городу арыки, в которых журчит вода. Огромные клумбы с высокими разноцветными гладиолусами. Домик дедушки в самом центре на скрещении проспекта Абая и улицы Ленина. За дедушкиным домом возвышаются горы, где мы собираем ранние подснежники. Кругом продаются громадные красные яблоки, просто иногда с голову новорожденного ребёнка. Папин театр у сквера имени 28 Героев Панфиловцев (вникать, кто такие эти панфиловцы, мне в голову не приходило – герои и герои…). Папино имя на афишах по всему городу (один раз мне как-то стало грустно и одиноко на остановке автобуса в центре города, но увидев нашу с папой фамилию на ближайшем столбе, я успокоилась). Первые женские ощущения от внимания мужчин, заговаривавших, «пристававших» ко мне на улице. Мне это нравилось. Думала иногда: «А как же я буду жить старой, когда на меня уже не будут обращать внимания мужчины?» (от автора: и это, действительно, оказалось грустно). Весёлая, избалованная, самоуверенная девочка – я настолько была сильна в своей самовлюблённости, что, как выяснилось буквально на днях, совершенно вытеснила из своего сознания учёбу и травлю со стороны одноклассников в 25-й школе Алма-Аты. Я помню, как дралась с мальчишками в школе, как наваливалась на них и била смертным боем, но не помнила, что меняла школу – всегда была уверена, что училась в 23-й школе. Пазл сложился только пару месяцев назад, когда мне позвонила почтенного возраста дама, фамилия которой мне смутно что-то напомнила. Сообщила, что она моя одноклассница и помнит отчетливо, как меня травили в школе, даже помнит мой портфель с двумя замками, который у меня отнимали мальчишки и перебрасывались им над моей головой. А я металась от одного к другому, пытаясь его забрать. Я мучительно пыталась вспомнить эти сцены, даже позвонила своей кузине – ровеснице, прожившей всю жизнь в Алма-Ате и подтвердившей, что я-таки училась некоторое время в школе 25. Я помню только, что никогда не любила обычную общеобразовательную школу. Подделывала справки, чтобы не ходить на уроки физкультуры, ненавидела учителя по черчению, который говорил мне ледяным тоном, показывая на циркуль: «Казимировская! Возьмите этот предмет в правую руку и чертите им, а не левой ногой!» С теплом я вспоминала всегда только музыкальную школу имени Амре Кошаубаева на улице Гоголя у городского рынка и свою невероятную учительницу – ссыльную немку Сильву Георгиевну Когай – подругу Рудольфа Керера. До сих пор не могу себе простить, что не сохранила дневников с её записями! Но если вы подумаете, что она меня бесконечно хвалила, то вы глубоко ошибётесь! Сильва Георгиевна делала всё, чтобы жизнь не казалась мне мёдом. Она выгоняла меня с уроков, а вслед мне летел мой дневник. Она всегда занижала мои оценки (помню, как Сильва Георгиевна довела себя до сердечного приступа, с пеной у рта доказывая комиссии на академическом концерте, что мне надо поставить «четыре» а не «пять»). Но зато я начала побеждать на конкурсах, что стимулировало меня и заставило продолжать занятия фортепиано. До сих пор храню маленький барельеф Глинки – награду за победу в конкурсе 1964 года на лучшее исполнение «Сольфедетто» Филиппа Эммануэля Баха, которое мы играли за закрытым занавесом. А сколько времени и энергии вложила Сильва Георгиевна в мою подготовку к Первому Национальному конкурсу юных пианистов Казахстана. Мы занимались в зале целыми днями, моя мама приносила нам бутерброды, убеждая делать маленькие перерывы на еду. Но результат не заставил себя ждать. Я получила первое место! Помню, что играла, среди прочего, ре-мажорную сонату Моцарта и три очаровательные пьески Стоянова. Было много шума, меня показали по телевизору! Тогда для меня это что-то значило! Сильва Георгиевна была и является для меня образцом Учителя, которому обязаны и я, и все мои ученики своими успехами. Она прекрасно играла сама. Совершенно необычным и необъяснимым для меня было то, что Сильва Георгиевна плохо СЛЫШАЛА! Находясь от неё поблизости, надо было почти кричать, чтобы она услышала твою речь. А вот в огромном концертном зале, сидя в последнем ряду, она слышала каждую неверную ноту, малейшее несовпадение с её трактовкой. Вот этим всем я и жила! И уж какая тут 25-я школа, какие портфели, какой циркуль!