Д. Московская - Николай Анциферов. «Такова наша жизнь в письмах»: Письма родным и друзьям (1900–1950-е годы)

Привет Марии Александровне. Наши шлют тебе привет.

Наташе очень хорошо со мной. Обо всем теперь говорит. Любит больше всего рассматривать портреты.

Всего доброго.

Спасибо за привет. Спешу исполнить Вашу просьбу: Адрес Н. И. Кареева Васильевский Остров, Большой проспект, д. 24, Ив. Ал-ндр. Бодуэн-де-Куртенэ Васильевский Остров, Кадетская линия, д. 9-1, и Л. И. Петражицкого 101 101 Кареев Николай Иванович (1850–1931) – историк, профессор, преподаватель на историко-филологическом факультете Петербургского университета, описан в мемуарах (Анциферов 1992. С. 479). Бодуэн де Куртенэ Иван Александрович (1845–1929) – выдающийся лингвист, член-корреспондент Петербургской академии наук. Преподавал в Петербургском университете в 1900–1918 гг. Петражицкий Лев Иосифович (1867–1931) – теоретик права, в 1898–1918 гг. возглавлял кафедру энциклопедии права в Петербургском университете, упоминается в мемуарах (Там же. С. 494). – Каменноостровский, № 22а.

В ответ на Ваш вопрос об интересующихся вопросом реформы школы мог бы прежде всего назвать первых двух указанных Вами как лиц, наиболее известных в связи с этим вопросом. Еще встречал статьи Ал. Арк. Кауфмана 102 102 Кауфман Александр Аркадьевич (1864–1919) – экономист, автор работ по вопросам землепользования и землевладения в Сибири, аграрным общинам, переселенческим вопросам, статистике. , Васильевский Остров, 4-ая линия, д. 31, и Дм. Влад. Философова, Сергиевская, д. 83, Сер. Ан. Венгерова 103 103 Философов Дмитрий Владимирович (1872–1940) – публицист, художественный и литературный критик, религиозно-общественный и политический деятель, в 1908–1917 гг. член Петербургского религиозно-философского общества, в 1918–1919 гг. работал в Публичной библиотеке. Венгеров Семен Афанасьевич (1855–1920) – литературный критик, историк литературы. В 1897–1899 гг. читал лекции по русской литературе в Петербургском университете. В 1908 г. руководил Пушкинским семинарием, где начали свой научный путь С. Бонди, Ю. Тынянов, Ю. Оксман, В. Жирмунский, С. Балухатый, Б. Эйхенбаум и др. , Загородный, д. 21. Знаю, что И. М. Гревс (Васильевский Остров, 14 линия, д. 31) тоже интересовался этим вопросом. Как только прочел Вашу открытку, узнал из газеты, что переосвидетельствование 104 104 В годы Первой мировой войны было произведено переосвидетельствование белобилетников, запасных и ратников. отложено до осени, чему очень порадовался. Надеюсь побывать у вас на Пасхе. Работаю теперь много и с большим удовольствием. По-прежнему больше всего увлекаюсь преподаванием.

Привет от нас всем Вам.

Очень тронут памятью обо мне.

Сегодня получил письмо от Гриши из Партенита 105 105 Партенит – поселок на Южном берегу Крыма недалеко от Алушты. . Пишет, что чувствует себя хорошо. Маня произвела на него гораздо лучшее впечатление. Я от нее недавно получил ответное письмо.

Летом, как Вы уже знаете, провели три дня с Мишей, им совершенно очарован, хотя не во всем согласен. Сравнивал его с Гришей в эти годы. Какая разница во всем, хотя они оба чистые Фортунатовы. Вся наша семья собралась уже в городе. Я много отдаю времени лекциям для рабочих, солдат и матросов. Но преимущественно на исторические темы.

Сегодня иду к П. А. Кропоткину 106 106 Кропоткин Петр Алексеевич (1842–1921) – идеолог анархизма, географ, социолог, упоминается в мемуарах Анциферова (Анциферов 1992. С. 267). посоветоваться с ним о построении своего курса. Он был на открытии нашего Матросского университета 107и набросал программу для занятий по истории XIX века.

Думаю много пользоваться Герценом. Наша Наташа очень подросла, любит книжки и отличается добротой и веселием.

Таня пишет брошюры на революционные темы. Только последнее время у нее очень мало досуга, т. к. масса времени уходит на «продовольствие».

Всего светлого, дорогой Алексей Федорович.

Привет от нас всем Вашим.

P. S. Я не разделяю панического состояния нашего «интеллигентного общества» и твердо верю, что и Россия не погибнет, и к старому строю возврата нет. Хотя местами бывает очень тяжело.

Сейчас написал Мане.

Очень обрадовался Вашему письму и с большой охотой буду писать Вам. Очень радуюсь проснувшейся в Вас эмоциональной жизни, вернувшей Вам Вашу жизнерадостность.

Очень заинтересовался «опытной станцией». Если Сане нужны еще сотрудники, был бы рад устроиться при нем. Боюсь, что в Петербурге в будущую зиму будет жить труднее, чем в берлоге нашего предка палеолита «ашельского периода» 108. Очень поразило меня известие о браке Миши. Ведь он, как и все Фортунатовы Петровско-Разумовские, должен быть моногамом. Думаю, что хорошо в его возрасте узнать друга, но не сразу соединить с ним свою жизнь, впрочем Миша читал в 10 лет Герцена, в 16 лет был в Перми агитатором, может быть, в 18 он уже настоящий vir Togatus 109. Утешает меня Ваш отзыв о его Катерине Романовне 110. Хотелось бы очень повидать их. К Мише у меня особенно-душевное чувство, он меня в Крыму и Петергофе совсем покорил, и ужасно хочется ему пожелать всего светлого.

Попробую теперь написать что-нибудь о нас, хотя я уже совсем отвык писать письма. За целую зиму ни одного большого письма не пришлось написать.

Я как-то оторвался от жизни целого. Перестал чувствовать с ним связь. Перестал понимать, что происходит. Или, может быть, наконец понял, что ничего не понимаю. Торжествующий в России большевизм и победивший на Западе империализм рисуются мне злыми силами. И красные, и белые – в разной степени, но те и другие враждебны мне. Я остался в общественной жизни «без места». Так, вероятно, чувствовал себя старый римлянин из стана Катона-младшего, взирая на борьбу Октавиана с Антонием 111. Это состояние «вне борьбы» очень тяготит меня и, думаю, дурно действует на душу, заглушая в ней начала гражданственности. Помните у Герцена «С того берега»? «Одно благо, остававшееся этим иностранцам своего времени, была спокойная совесть, утешительное сознание, что они не испугались истины, что они, поняв ее, нашли довольно силы, чтобы вынести ее, чтобы остаться верными ей.

– И только.

– Будто этого не довольно? Впрочем, нет, я забыл, у них было еще одно благо, личные отношения, уверенность в том, что есть люди так же понимающие, сочувствующие с ними, уверенность в глубокой связи, которая независима ни от какого события; если при этом немного солнца, море вдали или горы, шумящая зелень, теплый климат – чего же больше?» 112

Нет у меня всех этих благ. Нет спокойной совести, но и раскаяния нет, а есть недоуменный вопрос, что должен был я делать как гражданин, когда было не поздно. Ответа не нахожу, но совесть неспокойна. Второе большое лишение – отсутствие природы.