Николай Шахмагонов - Куприн на поединке в любви и творчестве

Русский филолог и педагог Фёдор Дмитриевич Батюшков (1857–1920), внучатый племянник известного поэта Константина Батюшкова, который дружил с Куприным, отметил в своих воспоминаниях, что «подавленное в раннем детстве проявление своей личности впоследствии вылилось в обратное чувство – в желание наивозможно полнее развить и утвердить свое “я”, нередко приводившее к проповеди индивидуализма и к резким и неожиданным поступкам». Детские годы всегда оставляют глубокий след в душе человека, в его памяти. А уж если в эти годы ребёнок терпит унижения, то это не может не отразиться на его характере. Батюшков писал о Куприне: «В нём была какая-то трещина, что-то наболевшее, давнее, накопившееся в результате разных превратностей в жизни, вследствие чего он не раз относился с предубеждением к людям. Но к его болезненным приступам задорной раздражительности близко его знавшие и даже часто почти незнакомые, которых он задевал, умели относиться как к капризам большого ребёнка».

Это замечание очень важно, поскольку черты характера, заложенные в детстве, впоследствии мало изменились, что наложило отпечаток и на его личную жизнь, что привело к семейным драмам, ну и, конечно, отразилось на службе воинской и жизни гражданской.

Куприн однажды признался Ивану Алексеевичу Бунину: «Я самолюбив до бешенства и от этого застенчив иногда до низости. А на честолюбие не имею даже права».

Ксения Александровна тоже упомянула о бешеном самолюбии, воспитанном в годы унижений. Это самолюбие ещё более укрепилось в будущем писателе благодаря его учёбы в военной гимназии, преобразованной впоследствии во 2-й Московский кадетский корпус. Но это было позднее, а прежде надо было ещё вынести те испытания, которые выпали на долю маленького Александра Куприна в Разумовском сиротском пансионе.

Многие вехи биографии Куприна мы находим в его произведениях, которые зачастую были биографичны. Так в «Реке жизни», созданной в 1906 году, по прошествии уже многих лет, Александр Иванович не мог не вспомнить Разумовский сиротский пансион и рассказал, что в нём классные дамы, озлобленные девы, все страдавшие флюсом, насаждали в нас почтение к благодетельному начальству, взаимное подглядывание и наушничество, зависть к любимчикам и – главное – тишайшее поведение».

Здесь важно отметить, что Куприн не принял и отверг мерзости – «подглядывание и наушничество» – иначе бы ему было очень сложно, да что там – практически невозможно учиться в кадетском корпусе и юнкерском училище. Там стукачество не только презиралось, но и наказывалось в самом коллективе, как, собственно, и в любом армейском сообществе. Эти качества несовместимы с военной службой.

В 1904 году в очерке «Памяти Чехова» Куприн неожиданно коснулся воспоминаний о своём детстве, видимо, найдя в детстве Чехова много общего со своим… Он писал проникновенно, с необыкновенным чувством грусти:

«Бывало, в раннем детстве вернёшься после долгих летних каникул в пансион. Всё серо, казарменно, пахнет свежей масляной краской и мастикой, товарищи грубы, начальство недоброжелательно. Пока день – ещё крепишься кое-как… Но, когда настанет вечер, и возня в полутёмной спальне уляжется, – о, какая нестерпимая скорбь, какое отчаяние овладевают маленькой душой! Грызёшь подушку, подавляя рыдания, шепчешь милые имена и плачешь, плачешь жаркими слезами, и знаешь, что никогда не насытишь ими своего горя».

А. М. Куприн в детстве

Всё это, казалось бы, далеко от творчества, ведь ступил на писательскую стезю Куприн гораздо позже, хотя первые свои стихи он написал именно там.

Так в 1877 году появилось стихотворение «Скорее, о, птички, летите…»

И это в семь лет!

На всю жизнь оставили отпечаток трудные детские годы, и этот отпечаток не мог не отразиться на творчестве, как не могло отразиться и на тематике, и на содержании произведений и то, что довелось испытать Куприну в последующие годы.

Сохранилось стихотворение Куприна. Оно написано в стиле подражания его любимому поэту Михаилу Юрьевичу Лермонтову и даже названо: «Молитва»:

Вспомним Лермонтовскую «Молитву»…

Куприн был, по сравнению со своими однокашниками, начитан. Он знал поэзию Пушкина, Лермонтова, он любил прозу Гоголя, Льва Толстого. Впоследствии, вспоминая детские и отроческие годы, он с сожалением говорил о том, что слишком мало внимания уделялось изучению русской классики и в пансионе, да и в военной гимназии.

Он впоследствии сделал такой вывод, увы, актуальный и для нашего времени:

«Если мы плохо знаем наших классиков, то только благодаря бездарности и невежеству русских педагогов, их робкому трепету, их чиновничьей трусости, их уважению не к духу русской литературы, а к циркулярам министерства народного просвещения, их неумению читать вслух, их принудительной и карательной системе обучения… Мы вышли из школы, а в памяти у нас механически застряла “Птичка божия”, “Чуден Днепр” и ещё что-то о петрушкином запахе…»

Вот мы и подошли к следующему этапу жизни и учёбы будущего писателя.

В 1880 году матери удалось добиться зачисления маленького Александра Куприна во 2-ю Московскую военную гимназию. Через два года военные гимназии были преобразованы в кадетские корпуса.

Кадетская форма резко отличалась от той, что носил он в пансионе – красивая форма. Так и вспоминается стишок из детской книжки, посвящённой времени дореволюционному: