Лазарь Коган - На суше и на море. Том 1

Весь класс и учительница знали об ожидаемом приезде отца ЛИКа. Многие из соучеников, у которых отцы были на фронте, даже завидовали.

АРТ к приезду отца ЛИКа предложил завершить альбом об их летнем путешествии на «Майдонтал-1». Торопились проявить все фото, делали зарисовки и выписки из книг и дневников знаменитых путешественников по этим краям, записывали свои воспоминания. Тетрадь – дневник получилась толстенная и красочная.

Отец приехал, как всегда, без предупреждения и несмотря на то, что его ждали, неожиданно.

На заставу уже пробили автомобильную дорогу, и он приехал на штабном газике. Одет был в полевую военную форму сотрудников НКВД. Черная борода закрывала шрам на его лице, левый глаз был закрыт черной повязкой. Он приехал утром, когда и жена, и младший сын были в школе. Открыл дом своими ключами, просил не срывать с уроков жену и сына, проезжая проходную заставы. У дома его с великой радостью встретила старая Альфа. Отец зашел в дом и сел за столом в столовой, где висели портреты сыновей Леонида и Генриха с матерью. Долго смотрел на эти портреты, не шевелясь. Затем перешел в кухню, распаковал свои нехитрые пожитки и выложил продукты, полученные на дорогу в госпитале. Поставил разогреть чайник на плите и поднялся наверх. В шкафу выбрал домашний костюм и отправился в душ. Казалось, что он вернулся с короткой прогулки, так безошибочно и точно он действовал в родном доме, где не был два года. Согрев воду и приняв душ, отец переоделся в спортивный фланелевый костюм, свернул козью ножку, набил ее махоркой и присел к столу на кухне, заваривая крепкий чай. Он развернул привезенные газеты «Правда», «Известия», «Красная звезда» и принялся ждать сына и жену, перелистывая страницы газет.

В 12–30 в дом влетел сын. По незапертой двери и поведению Альфы он понял, что дома отец. Оставив портфель в прихожей и быстро сняв верхнюю одежду, побежал в столовую, а затем на кухню. Ему на встречу шел отец, улыбаясь и раскрыв руки для объятий.

От неожиданности и совершенно незнакомого вида отца, мальчик остановился, перевел дыхание и, убедившись, что это действительно его отец, бросился к нему в объятия.

Отец высоко поднял сына на вытянутых руках и сказал:

«Какой же ты стал большой и тяжелый, Кебан. Скоро я тебя и поднять не смогу. Совсем юноша!».

Потом с трудом опустил сына на пол, крепко обнял и расцеловал.

Сын приглядывался к незнакомой внешности отца. Черная повязка на правом глазу и черная борода делали его похожим на пирата Джона Сильвера. Но он чувствовал, что огромная доброта, забота и теплота исходят от него так же, как это было прежде. Да, это был его отец.

Сели пить чай с американской сгущенкой и печеньем, привезенными отцом.

Сын старался быть серьезным и взрослым, хотя радость распирала его. Хотелось броситься отцу на шею, обнимать, баловаться. Но он уже был «большой и тяжелый» и должен был вести себя соответственно.

И сын начал рассказывать обо всем, что произошло с момента как, они расстались:

О поездке в Польшу,

О войне и возвращении домой,

О жизни на заставе,

О голоде в зиму 42,

Об учебе в школе,

О своем лучшем друге Аркадии Туманове,

О Мамусе и походах,

О маме и ее жизни.

Рассказу не было конца. Мальчик не мог остановиться. А отец внимательно слушал и не перебивал, не задавал вопросов и только сердцем чувствовал, что происходило с его женой и сыном за эти два суровых года войны. Понимал, как легко их мог потерять так же, как потерял двоих любимых старших сыновей. Он сидел неподвижно, глядя куда-то вдаль. Иногда сыну даже казалось, что отец его не слышит.

Но как только он хотел остановиться, немедленно встречал полый внимания и любви взгляд отца, и продолжал рассказ.

Так продолжалось несколько часов, пока мальчик не остановился. Отец поднял на него вопросительный взгляд.

«Мама», тихо сказал сын.

Отец повернулся, в дверях в кухню, где вот уж несколько часов он слушал исповедь сына, стояла неподвижно, прислонившись к стене, его Елена, любимая жена, мать его четырех сыновей.

Отец встал и обнял мать, не говоря ни слова. Так они стояли молча несколько минут крепко прижавшись друг к другу. Затем отец помог маме снять пальто, и они все втроем уселись за праздничный стол, на который поставили все, что было в доме самое вкусное.

Теперь очередь рассказывать была матери.

Но говорить ей было трудно. За каждым словом стояли боль и переживания, скрываемые все это время от сына.

О гибели старших сыновей вообще не говорили ни слова. Но каждый из родителей чувствовал их присутствие рядом, и от этого боль потери становилась невыносимой.

По сути дела, мать повторила рассказ сына, с небольшими нюансами, которые ему не могли быть известны.

Далеко за полночь, проводив заранее сына спать, родители продолжали тихо беседовать.

Не одна чашка чая была выпита, не одна горькая слеза матери пролита.

Отец слушал и слушал. И только тогда, когда он почувствовал, что главное уже сказано, он прошел с женой наверх в их спальню. Два года войны могут быть эквивалентны десяти годам разлуки в мирное время. И родители это чувствовали, пытаясь помочь друг другу преодолеть стену, выросшую за эти два года. Они долго лежали молча, держась за руки и стараясь унять тревогу и боль от долгой разлуки. Пережитое мешало физической близости. Только под утро они уснули, каждый в своем мире надежд и ожиданий.

Школьный день начинался с 8–30, и сыну нужно было встать в 7–00, чтобы выполнить все утренние процедуры. Мама и отец уже были на ногах. Отец всегда спал очень мало, сегодня проснулся раньше всех, подбросил угля в голландскую печь, разогрел воду.

Он понимал, что его семья несравненно лучше устроена, чем миллионы других семей, находящихся в оккупации, вынужденных беженствовать, покинув родные дома.

Но и его семье приходилось не сладко. Хотелось им чем-то помочь, защитить, побаловать. Но война – суровое испытание для всех.

Отец был счастлив видеть своего младшего сына здоровым, возмужавшим и полным детского и даже юношеского задора и романтизма. Его дружба с семьей Тумановых очень радовала отца.

Он знал давно и уважал эту дворянскую, гордую, образованную и воистину интеллигентную русскую семью, с которой Каганов связывали долгие годы соседства, взаимопомощи и взаимоуважения в течение трех поколений.

Началось с прадеда АРТа, который во времена царского завоевания Бухарского эмирата, спас от верной казни деда отца, т. е. прадеда нашего героя.

Прадед служил в казначействе бухарского эмира. Был по доносу обвинен в казнокрадстве, и ему угрожала смертная казнь. Но генерал-губернатор Бухары, Петр Туманов, который должен был утвердить приговор эмира, поверил рассказу казначея – сарта, отложил казнь, назначил новое разбирательство, доказавшее невиновность Симона Кагана, и спасшее ему жизнь.