Алексей Филатов - Люди «А». Второе издание

Я почему-то сразу поверил, что это правда. Есть такая секретная группа.

И тогда мне больше джинсов, больше импортных пластинок, даже больше чем восхищённых девичьих взглядов захотелось увидеть этих людей. А ещё больше – стать таким, как они. Самым сильным мужиком, который стреляет без промаха и может захватить крепость.

Если бы мне тогда кто-нибудь шепнул на ухо, что я буду служить вместе с теми – и под командованием тех, кто штурмовал дворец Амина…

А знаете, я бы поверил. Мне было пятнадцать лет, и я был готов поверить во что угодно.

– Курсант Филатов, срочно вылетаете на секретное задание! Можете не вернуться! – заорал Лёша, вскочив на стул посреди столовой во время обеда.

Я тоже вскочил, отдал честь, и ответил, чеканя слова:

– Так точно! К вылету готов!

Дежурный прикрикнул на нас. Мы сели. Лёха торжествующе ухмыльнулся. Я тоже. Мы оба знали: нам выпал счастливый билет.

Я закончил школу в 1982 году. У меня не было особых проблем с учёбой – и, что важнее, с поведением. Не потому, что я был пай-мальчик. Но мне везло. Например, однажды меня с друзьями в кафе, где мы выпивали, задержал комсомольский патруль. К счастью для меня, с нами увязался тот самый генеральский сынок. Его папа и замял дело в милиции – причём не только в отношении сына, но и меня тоже. Мы жили в одном военном городке, так что милиция была местная, генерал смог договориться. Другим повезло меньше. Они попали на учёт в детскую комнату милиции. Что в советское время означало: шансов на хорошее место учёбы у человека больше нет.

Через полгода я с примерным поведением в аттестате уехал поступать в военное училище. И уже окончив его, узнал – на побывке дома, – что один из моих тогдашних приятелей в тюрьме, а второй в могиле. Нанюхавшись какой-то дури, он выбросился из окна девятого этажа маминой квартиры, где мы часто собирались… Не отмажь в той истории в кафе папа-генерал своего сынка и меня заодно, не видать мне военного училища как своих ушей.

Но это я узнал потом. В тот момент, удачно поступив, я налёг на учёбу и спорт. Я был уверен, что у меня отличные перспективы, иначе и быть не может.

А потом в училище пришли люди из Группы «А», чтобы отобрать для себя лучших.

Я сразу понял: да, это они. Те самые сверхлюди, о которых когда-то рассказывал Вовка, генеральский сын. Секретные герои Афгана, лучшие из лучших.

Я не стал скрытничать и рассказал всё, что знал о подразделении. И хотя знал я немного, всем захотелось попытать счастья и попасть в элиту элит.

Накануне дня отбора мы с Лёшей Ивановым – моим ближайшим другом в училище – не могли заснуть. Уже под утро, с вымотанными нервами, мы всё-таки забылись сном.

Отбор был жёстким: двадцать километров кросса, сто отжиманий, спарринги по рукопашке. Прошли двое – я и Лёшка. Нам очень хотелось, и мы сумели выложиться.

Мы были абсолютно уверены, что нас возьмут. Не могли не взять. Мы были единственные, кто показал класс. Мы ждали, когда нам оформят документы.

И дождались. Однажды обоих выдернули с занятий к командиру батальона, который спокойно сказал:

– Иванов и Филатов. Насчёт зачисления в Группу «А» – отбой. Приказ руководства. Свободны.

Я заплакал. Впервые во взрослой жизни.

Самым унизительным было то, что нам ничего не объяснили. Мы не знали, чем провинились, за что нас завернули. Спросить было не у кого. Впрочем, в военном училище задавать вопросы не принято. Приказ начальника – закон для подчинённого, и это всё, что подчинённому нужно знать.

Довольно скоро к нам приехал отец Лёши. Он и объяснил, в чём дело. Оказывается, Лёшину мать, чиновницу из Минторга, уволили за подозрение во взяточничестве. Тогда как раз начались знаменитые «перестроечные чистки» 1985-го.

Не знаю, виновата ли была мать Алексея, или её просто сделали крайней. Советская власть, стремительно дряхлеющая, в последний раз показала зубы. Она была уже не та, что прежде, но нам хватило. Лёшу, как неблагонадёжного, решили держать подальше от секретного подразделения. А заодно и меня, как его лучшего друга.

Так что по окончании училища вместо «Альфы» меня определили в связь и закатали под землю.

Нет, не на два метра вглубь. На триста.

Теперь я живу без солнца.

Служба начинается в шесть утра. Начинается она со спуска. Это долго и скучно. Подъём будет уже затемно. Я успею вернуться домой на электричке. Дома всегда хватает дел. А мне ещё предстоит где-то набраться терпения на следующий день, который ничем не будет отличаться от предыдущего. И следующий – тоже. Здесь ничего не меняется. Да и не должно.

Наш подземный город занимает несколько тысяч квадратных метров. Сотни комнат, километры коридоров, стратегический запас еды и воды на несколько лет. Всё – на случай ядерной войны. Однако война не начиналась. Бомбы не взрывались. Люди просиживали под землёй целую жизнь.

Я сижу на старом, вытертом до плеши, стуле. Я полирую его уже четыре года. Это время прошло в душной комнате со стенами из противопожарных панелей и с десятками мониторов ЭВМ.

Моя задача – следить за технической исправностью оборудования. Для этого мне не нужны спортивные разряды. Не нужна физика, математика и прочие науки. Откровенно говоря, мне почти ничего не нужно. Немного специальных знаний и очень много терпения.

Нет, я не страдаю от одиночества. Я не один. Мы делим комнатку с Иваном Петровичем Рожковым. Ему остался год до пенсии, что было его преимуществом. Кроме того, у него имелась машина. «Копейка»-развалюха, купленная ещё в семидесятые. Он по-своему любил её, обихаживал и чинил. Однако прекрасно понимал, где он и что с ним. Он говорил об этом прямо:

– Стоило учиться, мечтать, чтобы потом сводить концы с концами? Ездить на консервной банке и сидеть тут, как крот?

Иногда он выражал ту же мысль поэтичнее:

– Я как мой тарантас: оба старые и катимся по дороге жизни, никуда не сворачивая. Медленно и со скрипом.

Это была правда. Петрович уже был не на пике формы. Волосы его поредели, зубы сгнили. Единственной радостью оставался просмотр футбола по вечерам. Он заполнял время пересказом матчей и похохатывал над ошибками футболистов, не стесняясь развалин во рту.

Впрочем, ко мне он относился по-дружески. И пытался учить жизни.

– Ты-то что сидишь? – твердил мне Петрович – Ладно я, мне год до пенсии. А ты так и собираешься просидеть всю жизнь в этом подземелье? Лучшие годы своей жизни?.. Выращивая язву и теряя зрение?

Я молчу. Сказать мне нечего. Особенно после того, что я узнал, когда попытался прорваться в «Альфу» второй раз.