Надежда Бабкина - Модная народная

Родители воспитывали меня в любви и уважении ко всему: людям, труду и всему, что меня окружает. Моя душа не противится моим действиям. Это называется гармония. В быту то же самое. Я непривередливая, очень непритязательна в еде. Для меня деликатесы – что они есть, что их нет – значения не имеют.

Нынешней молодежи хочу дать такой совет: берегите, любите, жалейте родителей, пока они живы, ведь можно и не успеть вовремя заглянуть в родные глаза, поцеловать заботливые руки, а потом горько сожалеть и корить себя за это. Цените каждый миг, прожитый рядом со своими родителями. В мире не осталось ничего более подлинного, чем родительская любовь.

Да, мы привыкаем, что родной, близкий тебе человек живет рядом. Для нас становится нормой, что о нас кто-то постоянно заботится, ждет, волнуется, переживает, любит. Кажется, что так и будет всегда. Но в том-то и дело, что «всегда» не бывает в нашем конечном мире. Как часто мы начинаем понимать, что были счастливы тогда, когда это счастье теряем.

Каждый прожитый день – невероятно дорогой подарок судьбы. И на каждый день надо смотреть, как на маленькую жизнь, а не откладывать все на потом. Ведь «потом» может и не быть.

Сейчас, с высоты прожитых лет, когда я уже сама мать и бабушка, невольно о многом задумываешься, переосмысливаешь пережитое, понимаешь, сколько бы я еще сказала теплых слов самым дорогим мне людям на земле.

Память – это великое дело. Пока мы помним, история продолжает формироваться. История про наших родителей, дедов, прадедов, она про нас с вами. И мы в ней сегодня все участвуем.

Мое детство проходило очень бурно и активно, я была непоседой. Однажды играли в казаков-разбойников. А мама как раз купила мне классную юбку из поплина в полоску. Поплин тогда только входил в моду. И я раз! – через забор в ней. А забор деревянный, с торчащими штакетинами. Я перепрыгнула через него и повисла на колу. Юбка широкая, на резинке, как парашют. Вишу на заборе и чувствую, как трещит моя юбка. И мне вдруг так жалко стало эту юбочку. Что я маме скажу? Но до крови стиснула губы и молчу, только бы юбка не разорвалась до конца, только бы мне не упасть вниз, потому что рядом проходила другая команда мальчишек, которая нас искала.

Недалеко находился стог сена. Ребята решили, что я в этом стогу спряталась. А я рядом на заборе вишу. Как только они отошли, я рухнула на землю.

Юбка, конечно, разорвалась. Долго я по ней плакала. Но зато никого не выдала. На следующий день, конечно, был кнут и другие вытекающие из моего поступка последствия. Росла боевой девчонкой, дружила исключительно с мальчишками и была главной зачинщицей во всех проделках и шалостях. Все время что-то чудила, ездила на мотоцикле, рвала тюльпаны в сквере у сельсовета, забиралась в колхозный сад за яблоками, а потом, ревя от полученного в одно место выстрела с солью, неслась домой.

В Зубовке, где я жила, была длинная тополиная аллея и огромная труба, в которой мы прятались, играя в казаков-разбойников. У меня была своя компания. Таня Иванова, Наташа Иванова, Лида Гундина, Галя Тимошенко, Володя и Толя Филяевы, Женька и Сашка Фокины. Компания была серьезная. Но нас постоянно разгоняли, потому что не хотели, чтобы мы были все вместе. А у нас был какой-то внутренний протест против несправедливости, против того, что было в школе: ага, ты мне нравишься – значит, любимый ученик, не нравишься – нелюбимый. В нас во всех созревал какой-то внутренний протест. Интуитивно мы все старались противостоять сложившейся традиции. Но как? А как могли!

Рядом со школой жила одна бабулька. У нее клубники было очень много. Она не любила детей, все в нас раздражало ее. А нам, конечно же, обязательно надо было напоминать о себе. Мы вырезали длинный щуп из прутьев с резинкой на конце, ложились под забор. А щуп вырезали как рогатку, дотягивались им до клубники и срезали ее всю, как бритвой. Бабулька приходила, а клубники – нет. Нет бы нам попросить! Может быть, она и дала бы, а может – и нет. Потом перестали ограничиваться клубникой и засунули тыкву в печную трубу. Бабулька затопила печку, дым пошел в избу. Она как заорет: «Помогите! Хулиганы! Это Надька Бабкина и вся ее шпана! Из этой шайки-лейки людей не получится. Все хулиганы. Тюрьма по ним плачет». И много других разных обидных слов. Вот такое веселое детство у меня было!

С завучем в школе отношения тоже не сложились. Вернее, были они очень и очень напряженные. Ворота дегтем ей намазали. А это ж в деревне позор! Да не только мазанули, а еще большие провода привинтили к створкам ворот, чтобы коров не успела выгнать на пастбище. В деревне в четыре утра открывают ворота, выгоняют коров, а сами опять спать ложатся. А тут калитка заперта снаружи. Замотана этим самым проводом, который тянули по деревне, когда свет проводили. Начали выяснять, кто виноват. Выяснили. «Кажется, Надька Бабкина смеялась. Ее был смех».

В общем, определили меня по смеху. Приехала милиция. Быстренько меня взяли. «С кем ты была? Ты была не одна?» Я ни в какую не признаюсь. А отец у меня на высокой должности. «Ну, все, – думаю. – Сейчас меня позорить будут». Папа приехал, посадил меня в коляску мотоцикла и повез в детскую комнату милиции. Там я дала подписку, что больше ни одного проступка не совершу, но все-таки меня поставили на учет как хулиганку.

В общем, девчонка была неспокойная, боевая. Многим моя строптивость не нравилась. Но угомониться не могла: что-то задвигала, переставляла, белила с командой ребятишек стены и двор нашего дома, хотя он совершенно не нуждался в этом, выкорчевывала трубу, которая пролежала в земле сто лет и никому не мешала. Надо было же куда-то девать энергию, руки-то чесались. Организатором всего этого была я. Командовала мальчишками, и все беспрекословно исполняли мои команды. Лидерские качества во мне, видимо, были всегда.

А вечером мы, деревенские девчонки, бегали на танцы, особенно когда приезжали какие-нибудь студенческие группы из Москвы.

Танцы – это было что-то. Обычная деревянная площадка с кольями деревянными и таким же полом. Все рассядутся на лавках по углам и смотрят друг на друга. Стеснялись. Начнут ходить туда-сюда, будто никто не знаком, никого не замечая. Сначала гармонист играл, а потом включали модный тогда бобинный магнитофон и танцевали. Очень был моден вальс. Потом появились шейк, твист. Было весело.

Зимой для нас была утехой круча одна, с которой я любила кататься на санках. Вот санки летят, мороз свирепый, река вся застыла во льду. Ты летишь под гору и орешь как сумасшедшая. А в конце горки куча-мала. Домой придешь – лицо красное, вся в снегу изваляна. Зимой ходили только в валенках. Когда стала постарше, так еще и галоши надевала. На зиму у каждого имелось по две пары валенок, потому что они моментально снашивались, да и высохнуть после такого катанья с горы одна пара не успевала.