Лидия Григорьева - Термитник – роман в штрихах

Термитник стоял на пути каравана, и бедуины в ущерб всему разумному обходили его стороной, теряя время, столь драгоценное в жаркой пустыне. Зачем и почему строились эти города, эти башни, эти улицы и проспекты, никто из караванщиков не знал. Это были простые торговцы и погонщики верблюдов. Но вечерами у костра, когда над их головами всходили ночные светила, они возносили свои молитвы Всевышнему, создавшему множество непостижимых миров, из которых и состоит теперь мироздание. То есть здание мира, где идет постоянная и неустанная работа над чем-то бессмысленным и бесполезным, как некое произведение искусства, как этот термитник, от которого никому никакой пользы не предвидится.

– Я могла бы полюбить человека, который играет на гобое. Такой густой, обволакивающий, влекущий звук! Я бы сидела в зале всегда на одном и том же месте. А он – высокий, молодой и красивый – смотрел бы только на меня, извлекая из этой странной трубки всё, к чему могла бы устремиться моя душа. Я могла бы полюбить этого Моцарта.

– Но ведь Моцарт не играл на гобое!

– Ничего. Для меня бы заиграл…

Зачем-то заехали в супермаркет. Бог знает зачем! Не было машины – муж ходил пешком в магазин «Продукты» за углом. Но там за прилавком стояла грудастая Тонька! Вот и пусть себе стоит. Не обломится теперь.

Он никогда не думал, что может так низко пасть! А тут пошел выгуливать её таксу, поскользнулся, упал, разбил очки, долго елозил вслепую по грязному тротуару в надежде, что найдет их целыми, выпустил из рук поводок, эта мерзкая сучка дала дёру, и он понял, что Жанна никогда его не простит, что жить ему больше негде.

И он – заплакал.

В первый же день посадила на кофточку жирное пятно! И разлюбила. Но не кофточку, а мужа. Хотя в нем самом никогда не было ни жиринки…

На эскалаторе было не протолкнуться, и он не смог её догнать. С сожалением увидел, как мелькнул её роскошный лисий хвост в окне уходящего вагона. Как заслонила лицо Лизы чернобурая шевелюра её матери. Вспомнил, что в Лизиной сумке остался его реферат, и ему нечего будет предъявить преподу. «Патронаж. Патронташ. Патриот. Идиот!» – подумал Илья, уплывая по эскалатору вверх, сам теперь не зная зачем.

«Дэвушка, дэвушка! Вы мне понравились с лица! Давай покатаемся!» Розовый «линкольн» плыл рядом с ней от самой остановки автобуса. Черноглазый усатый джигит в желтом батнике в мелкий цветочек почти весь вылез из окна машины и повис над кромкой дороги. «Тебя и на пять минут нельзя одну оставить!» – сказал Армен, догоняя Лиану. И розовое авто вместе с розовыми мечтами смыло с лица земли навеки.

После всего, что случилось, они больше не виделись. Словно с ледяной горки скатились вдвоем на дырявой картонке и сели в студёную лужу. Но однажды в Париже, на бульваре Капуцинов, за соседним столиком спиной к ней воссел большой, обжористый индивид и стал шумно и смачно, буквально взасос, поглощать мидий. Одно ведёрко, другое. Уже выросла рядом с ним гора перламутровых створок. А он все всасывал и всасывал в себя объедки со стола несостоявшейся судьбы.

Это он сделал зря. Зря он показал ей свои картины в интернете. Рисовальщик он был неплохой – график все-таки в далеком прошлом. А сейчас… Эти кислотные краски… Словно грим на лице мертвеца! Хлою пробрала дрожь отвращения. Весь восторг от нечаянной встречи испарился, как не был. Они до утра проговорили о прошлом, уговорив на двоих бутылку виски, заедая питьё арбузом. И было ясно, что озноб очарования больше к ним никогда не вернется.

Скорая помощь приехала быстро. Она с трудом открыла опухшие от слёз глаза и увидела рядом с собой мальчика в белом халате, совершенно ангельского вида. Она плакала уже третий день почти без остановки. Без всякой особой причины. Все близкие были живы. Ничего не болело. Но есть она не могла. И не могла уснуть ни днем, ни ночью. Мальчик погладил ее по голове и что-то сказал пожилой усталой медсестре. Та сделала укол и вышла, пробормотав что-то недоброе. А он остался и сказал: «Вот моя мама тоже плакала три дня перед тем, как отец погиб. А потом перестала».

Великая китайская стена оказалась обидным новоделом для туристов. А ведь как мечталось едва ли не с детства увидеть и пройтись по ней. Ну, чтобы как в китайских сказках или там притчах. Ну, чтобы фанзы, джонки и китайские жёнки на крохотных ножках! «Эх, опоздали… Опоздали мы разбогатеть, чтоб на мир поглядеть!» – подумал Фёдор. Вызвал машину и поехал за товаром на склад, в аккурат под одним из полуразрушенных фрагментов некогда великой, но все еще китайской стены.

Молодой менеджер Всеволод Кутузов до дрожи в коленках боялся лифтов. Он родился и вырос на высоком цокольном этаже сталинского дома. Жил с мамой. Преуспевал. И ничего не боялся, кроме кабинок скоростных подъемников. Недавно его повысили в должности – аж до сорок пятого этажа! И уже на подходе к одной из башен Москва-Сити он покрывался мелким холодным потом и очень стеснялся этого. И вот застрял! И просидел в лифте около восьми часов, и даже не заметил этого. Ведь её звали Алиса, как любимую героиню зачитанной ещё в детстве книжки…

Он сразу сказал ей, что детей не хочет. И не вынесет их щенячьего визга. Что он будет ей и мужем, и любовником, и дитём малым, если это ей так надо. Соперников он не потерпит, даже в виде этих кровных кровососов. Она и не возражала. Ей самой хотелось обладать им полностью, и делить его ни с кем она не собиралась. И никогда, никогда не пожалела об этом. Вон великий Жан-Жак Руссо вообще всех своих детей сдавал в приюты, чтобы не мешали философствовать! А её муж был именно философ, со степенью и даже с именем. Старость их долго не брала, а потом вдруг – раз – и подкатила. И вот теперь почти каждый вечер они выходили вдвоём на Тверской бульвар, и с тихой улыбкой счастья сидели на скамеечке в любую погоду – клюка к клюке…

Ей давно уже был нужен настоящий мужчина. Чтоб в руках всё горело. Чтоб мешок картошки запросто донес от базара до дома. А не эти… И она посмотрела на своих подчиненных, типичных офисных сморчков, один другого лощенее. С маникюром! И татушками в потайных местах. Ей ли не знать. Когда-то ей было все равно, если любовь кружила голову, сильный он или слабый. Удержит ли молоток в руке или уронит ей на ногу, ну, это был повод посмеяться. Но сорок есть сорок. Возраст. Не до смеха. Мужчина нужен. Мужчина. "Пусть зарастет он щетиной, грубою и затяжной. Дай мне побыть защитимой, тихой и нежной женой!" Слова из старой песни. Надо же, вспомнились. Она бросила взгляд на забытую кем-то на её рабочем столе рекламную газету и увидела странное: "Заточка ножей на дому у заказчика! Виталий. Звонить по вечерам". Она усмехнулась: похоже на объявление начинающего расчленителя. Хотя… Чем чёрт не шутит… И она позвонила…