Павел Николаев - Есенин в быту

© Николаев П. Ф., 2020

© Оформление. Издательство «У Никитских ворот», 2020

В мясной лавке.Находясь осенью 1924 года в Тифлисе, Сергей Александрович жил в доме писателя Н. К. Вержбицкого на Коджорской улице. Творческая деятельность быстро сблизила их, и поэт кое-что поведал Николаю Константиновичу о себе:

– Я приехал в Москву из деревни в начале 1912 года, и, собственно говоря, вовсе не для того, чтобы начать литературную карьеру. Дело обстояло гораздо проще – предложили работать подручным приказчика в мясной лавке у родственника…

Из этого фрагмента воспоминаний можно заключить, что именно в начале 1912 года состоялось знакомство гения русской поэзии со старой столицей. Но это не совсем так. Впервые Есенин побывал в Москве в июне предшествующего года. Тогда в городе, который он называл «ситцевым», Сергей находился неделю и жил у отца.

Александр Никитич Есенин проживал в доме № 24 (строение II, квартира 6) по Большому Строченовскому переулку [1] Баранов В. Московские адреса Сергея Есенина, 1912–1916 гг. // О Русь, взмахни крылами. Есенинский сборник. Вып. 1. М., 1994. С. 137–138. . В состав владения, которое значилось под номером 24, входило четыре дома. Строение II находилось во дворе. Это был двухэтажный дом из четырёх квартир. Владение, то есть дома и территория, на которой они стояли, принадлежало купцу Н. В. Крылову.

Главным во владении было строение I – двухэтажный деревянный дом, стоявший прямо по переулку. На его первом этаже располагались харчевня А. Ф. Крыловой, овощная и мясная лавки домовладельца и помещение служащих харчевни. На втором этаже находились три жилых квартиры.

Отец Есенина считался старшим приказчиком в мясной лавке, в которой работал со дня рождения сына. То есть, числясь крестьянином, в действительности он таковым не был. Не был им и дед Сергея (по матери) Фёдор Андреевич Титов, который говорил о себе:

– Жил светло. Без тысячи домой [2] «Домой» – в родовое гнездо Есениных село Константиново. не ездил. Сорок годов в Питере хозяйствовал. Как министра тут меня встречали. Известно, в деревне кто богат – тому и почёт. Нужды не имел…

До преклонных лет ни дед, ни отец Сергея в Константинове практически не жили, но родной дом любили и не забывали его. В любви к своему краю вырос и будущий поэт.

– Я – рязанец, – с гордостью говорил он. – Первые мои книги стихов должны были больше говорить моим землякам, чем остальным читателям. Я крестьянин Рязанской губернии, Рязанского же уезда.

И вот этот «крестьянин» впервые попал в большой город. Чем же он запечатлелся в его памяти? Книжными магазинами и лавками. 7 июля, уже из Константинова, Сергей писал приятелю Грише Панфилову: «Я был в Москве одну неделю, потом уехал. Мне в Москве хотелось побыть больше, да домашние обстоятельства не позволили. Купил себе книг штук 25. Десять книг отдал Митьке, пять Клавдию. Я очень рад, что он взял. Остальные взяли гимназистки у нас здесь в селе. И у меня нет ничего» (6, 8–9) [3] Есенин С. А. Полное собрание сочинений: в 7 т. Т. 6: Письма / сост. и общ. ред. С. И. Субботина. М.: Наука: Голос, 1999. (Далее цитирование по данному изданию с указанием номера тома и страницы.) .

В семнадцать лет Есенин был хорошо начитан, имел своё мнение о классиках русской литературы. В другом послании приятелю он сообщал: «Разумеется, я имею симпатию к таковым людям, как Белинский, Надсон, Гаршин и Златовратский (и др.), но как Пушкин, Лермонтов, Кольцов, Некрасов – я не признаю. Тебе, конечно, известны цинизм А. Пушкина, грубость и невежество Лермонтова, ложь и хитрость А. Кольцова, лицемерие, азарт, карты и притеснение дворовых Н. Некрасовым, Гоголь – это настоящий апостол невежества, как и назвал его Белинский в своём знаменитом письме. Когда-то ты мне писал о Бодлере и Кропоткине, этих подлецах, о которых мы с тобой поговорим после».

В мае 1912 года Есенин окончил Спас-Клепиковскую Второклассную учительскую школу и в конце июля был снова в Москве. Поселился, как и в прежний свой приезд, у отца. Но уже 18 августа, получив прописку, перебрался в квартиру № 11, находившуюся в IV-м строении дома № 24 по Б. Строченовскому переулку. Общая площадь квартиры составляла 28 квадратных метров. Она состояла из передней, кухни и трёх комнатушек в одно окно. Соседями Сергея были семьи каменщика и рабочих фабрики Ганзина. Строение IV находилось в глубине двора. Это был деревянный двухэтажный флигель на каменном подвале. Квартира № 11 находилась на первом этаже.

Александр Никитич пристроил сына в контору мясной лавки Н. В. Крылова. «Но такая работа, – рассказывал позднее Есенин, – мне очень не понравилась, самый запах сырого мяса был противен».

Окружение ни в конторе, ни по месту жительства ничего не могло дать юноше с высокими потребностями и тонкой, легко ранимой психикой. Свою неудовлетворённость бытием Сергей изливал в письмах единственному другу:

«Дорогой Гриша! Ты тоже страдаешь духом, не к кому тебе приютиться и не с кем разделить наплывшие чувства души; глядишь на жизнь и думаешь: живёшь или нет? Уж очень она протекает однообразно. Ну ты подумай, как я живу, я сам себя даже не чувствую. „Живу ли я, или жил ли я?“ – такие задаю себе вопросы, после недолгого пробуждения.

С. Есенин, 1912 г.

Я сам не могу придумать, почему сложилась такая жизнь, именно такая, чтобы жить и не чувствовать себя, то есть своей души и силы, как животное. Я употреблю все меры, чтобы проснуться. Так жить – спать и после сна на мгновение сознаваться, слишком скверно. Я тоже не читаю, не пишу пока, но думаю».

Кроме Гриши Панфилова Сергей вёл в это время довольно оживлённую переписку с Марией Бальзамовой, с которой познакомился 8 июля. В тот день жители Константинова широко отмечали престольный праздник иконы Казанской Божией матери. Мария сразу предложила юному поэту свою дружбу. Есенину она тоже приглянулась («Эта девушка – тургеневская Лиза из „Дворянского гнезда“», – говорил он). Внезапно родившаяся симпатия двух сердец многим не понравилась и вызвала насмешки и колкости. Тут впервые проявились чрезвычайное самолюбие и душевная ранимость потенциального гения.

«Надо мной смеялись, – негодовал он. – Я выпил, хотя не очень много, эссенции. У меня схватило дух и почему-то пошла пена. Я был в сознании, но передо мной немного всё застилалось какою-то мутною дымкой. Потом, я сам не знаю почему, вдруг начал пить молоко, и всё прошло, хотя не без боли. Во рту у меня обожгло сильно, кожа отстала, но потом опять всё прошло, и никто ничего-ничего не узнал».