Игорь Ткачук - Вспомните, ребята!

Дом, в котором мы жили, заселялся до подключения предусмотренных проектом водопровода и канализации. Воду брали в колонке метров за 25–30 от подъезда. Труба с вентилем стояла на бетонном возвышении, окруженном земляными склонами. Зимой от разлитой воды это возвышение на радость малышне превращалось в ледяную горку. Жильцы дома, не разделявшие нашего желания съехать по склону, на чем придется, периодически посыпали его печной золой.

Коллективный умывальник (рукомойник) «соскового типа», закрепленный на вертикальной доске, прибитой к табуретке, таз и ведра для использованной воды, у каждой семьи свое, стояли в специальной нише. По первоначальному замыслу там планировалась кладовка. Ключи от комнат отсутствующих хозяев, висели на гвоздиках в нише умывальника. Наружная дверь коммуналки днем не запиралась. На ночь в ручку двери изнутри вставлялся увесистый лом.

Дощатый туалет с прорубленными в полу, не разгороженными между собой отверстиями на 4 «посадочных места» в каждом из отделений «М» и «Ж», светился известкой метрах в 50-ти от дома в направлении противоположном колонке. После заполнения ямы под туалетом строение перемещали на новое место. При заселении моих родителей, как и других молодых специалистов, снабдили набором казенной мебели: одежным шкафом, комодом, тумбочкой, столом и табуретками, изготовленными в тарном цехе, а также металлическими кроватями с» панцирной» сеткой. Этой мебелью мы пользовались до перевода мамы на консервный завод в г. Георгиевск Ставропольского края в 1953 году. Первый шифоньер (с зеркалом) за 900 рублей, диван с матерчатой обивкой салатового цвета (цены не помню) и подержанный велосипед «ЗиФ» (за 400 рублей) покупались на «подъемные», деньги, выданные на переезд в Георгиевск. Позже мама признавалась, что без «подъемных» нам эти покупки были не по карману.

В 1954 году мама купила первые в жизни женские наручные часы марки «Звезда» Пензенского завода, поразительно точные и долговечные. До этого в семье имелись мужские наручные часы Кировского завода, которые, уходя в армию, оставил дома отец. Этот хронометр размерами с наручный компас, украл сосед Васька Бабадеев, перебравшийся днем на наш незапертый балкон из окна своей комнаты по кирпичному карнизу. Васька сгинул где-то в Гулаге или по пути к нему. В газете «Грозненский рабочий» соседи прочли заметку о том, что он убил и сбросил с крыши поезда какого-то человека.

До появления «Звезды» мы приобрели будильник в металлическом корпусе. А еще раньше определяли время по заводским гудкам, которые подавались за час и за 30 минут до начала рабочей смены, и постоянно включенному репродуктору. Году в 1952 мама доверила мне покупку в сельпо двухдиапазонного радиоприемника «Москва». Передняя панель аппарата была изготовлена из рифленой пластмассы розовато-белого цвета, отчего наше приобретение имело сходство с мыльницей. Покупка оказалась с браком – одна лампа была разбита. Принять приемник обратно продавщица отказалась, обманно утверждая, что лампу разбил я при переноске. Недостающей детали в продаже не было. Выручил заводской радист. Используя самодельные перемычки, он изготовил из подручной лампы гибрид-заменитель. Других поломок в жизни приемника не было. Мы пользовались устройством до конца 60-х годов, затем его сменила радиола «Ригонда».

После покупок в Георгиевске рост нашего благосостояния остановился до конца 50-х годов, так как оклад мамы на новом месте работы по причине незначительности размеров завода был меньше, чем в Ассиновской, и составлял 600 рублей. Правда, еще 290 рублей выплачивались на мое содержание государством как сыну пропавшего без вести фронтовика. Это пособие сохранялось до окончания средней школы.

Но, вернемся в близкую моей душе станицу Ассиновскую. В комнатах нашей квартиры висели неработающие батареи парового отопления. О предназначении устройств я не задумывался и удивился, когда в них на исходе войны или сразу после окончания, появилось легкое тепло из начавшего работать котельного цеха завода. До этого жители дома грелись» буржуйками» разнообразных конструкций. Об их предназначении я не задумывался и очень удивился, когда в них на исходе войны или сразу после ее окончания, точно не знаю, появилось легкое тепло от начавшего работать котельного цеха завода. До этого жители дома грелись» буржуйками» разнообразных конструкций. Они стояли в комнате каждой семьи. Загнутые вверх дымовые трубы выходили из комнат через прорезь в листе жести, вставленном во фрамугу окна. Несмотря на то, что наружная часть дымохода монтировалась на расстоянии метра от стены (труба дополнительно укреплялась проволочными растяжками), кирпичная кладка дома на уровне 2-го и 3-го этажей несла на себе плотные языки копоти по числу использовавшихся труб. Я не помню, чтобы эти языки удаляли специально, но впоследствии они исчезли. Коммуналка имела кухню с конфорочной печью. Дрова хранились в выделенных каждой семье дощатых сараях. Топливо добывали, как придется. Одно время мама ходила в лес за сухим хворостом вместе с соседями по дому. С детьми оставались (а нас с Юрой Егоровым-Байтманом еще и грудным молоком кормили) по очереди. Однажды на встрече семей фронтовиков с работником военкомата выяснилось, что им было выделено на зиму по подводе дров, которые не доехали до адресатов. Топливом воспользовались сплоченные одесситы из числа эвакуированных, которые напористо и плотно заполнили» бронированные» от призыва в армию должности инженеров и руководства завода. По словам мамы, процесс начался с назначения нового директора, занявшего место в результате серии интриг, подвохов и кляуз. Далее обновление кадров пошло ускоренными темпами. Новое руководство талантами и знаниями не блистало. Протеже директора, назначенная на должность заведующая лабораторией, не знала операций с десятичными дробями по программе 6-го класса. В результате ее безграмотных расчетов при составлении рецептуры в брак попало две партии продукции. Однако ущерб утаил директор.

Правда, не все одесситы стали руководителями. Часть крепких еврейских парней, как упомянул в повести А. Приставкин, работала на заводе грузчиками.

Позже дрова привозили к сараям на заводских подводах. Я участвовал в пилке, начиная с детсада. Эта работа была реально востребованной и не имела намека на показушное «трудовое воспитание». Ведущие партнеры по двуручной пиле «дружба», действующей по технологии «тИбе-мИне» (мама и соседская бабушка, очень слабенькая), нуждались в том, чтобы я, как минимум, возвращал гибкое полотно в свою сторону. Обе они строго следили, чтобы я держал левую (опорную) руку подальше от линии распила. Объяснений не требовалось. Двое моих детсадовских приятелей, нарушив это условие, потеряли при пилке дров по указательному пальцу.