Владимир Силантьев - Ровесник СССР: Всюду Вселенную я объехал

Любовь к лошадям чуть не кончилась для меня трагедией. У деда Матвея был мерин по кличке Матрос. После коллективизации он стал колхозным, но закрепленным за дедом. Однажды дед разрешил мне прокатиться на телеге, запряженной Матросом, до картофельного поля. Мать возражала: холодно, а одет парень в обновку-матроску и новые башмаки. «Пущай прокатится, – увещевал ее дед. – Матрос – смирный конь, не зашибет!» Поле находилось за школой, возле дома дяди Александра. Старший сын деда был отделен одним из первых, но богатства не нажил. Ни вишни, ни яблонь в саду, даже перед домом не были посажены липы или березы. Семья считалась самой бедной в деревне. Мои многочисленные братья щеголяли в рваных штанах с заплатами, вечно босые. Помню, однако, что один из них позже стал актером, играл «социальных героев» в драмтеатре в Москве и был похож на популярного тогда актера Столярова, героя фильма «Цирк».

Матрос без труда тянул телегу с мешками, набитыми картофелем. Он должен был остановиться перед домом, стоявшим на склоне горы. Управлявшая Матросом женщина не смогла удержать лошадь. Тяжелый груз давил на оглобли, на хомут. Мерин отступил на шаг-другой, и телега покатилась под гору. Внизу – речка Яхрома. Неглубокая, неширокая – повсюду ее можно было перепрыгнуть. Но тут, возле коровника, ее запрудили под водопой. Возвращавшиеся с речки парни крикнули мне: «Крепче держись!» А мне надо было, напротив, выпрыгнуть из телеги. Поверни Матрос чуть вправо, он свалился бы в овраг – самое страшное место в деревне, куда нам, ребятне, запрещали даже близко подходить. Мерин бежал прямо по тропке, приняв ее за проторенную дорогу. Он с ходу перемахнул через речку, распластался на берегу, а телега со мной оказалась на середине Яхромы и стала тонуть. К счастью, дно заросло камышом, и, цепляясь за стебли, я выкарабкался на берег.

Когда я подрос, возникли проблемы в отношениях с матушкой. Она наказывала меня за поздние гулянья на «кругу», где танцевали и пели частушки деревенские парни и девчата. Я объяснял матери, что люблю музыку. Не действовало. «Купи мне гармонь, – попросил мать. – Буду сидеть дома и играть». Мое предложение и понравилось ей, и напугало. Где взять деньги? Вместо денег отдали будущий урожай антоновки из нашего сада. Тогда на деревенских гуляньях звучали владимирские «страдания», «Светит месяц», «Барыня» и другие нехитрые мелодии. Мне удалось одолеть премудрости двухрядки и выучить несколько песен. Их оказалось достаточно, чтобы прослыть деревенским гармонистом. Для матери начались новые испытания, хотя она и гордилась мной. Теперь я еще дольше пропадал на «кругу».

В июле жители Чувашихи по традиции отмечали престольный праздник Космы и Дамиана. На него приходили родственники и знакомые из соседних сел и деревень. В полдень на главной улице начинался парад девичьих обновок. Девчата демонстрировали свое приданое потенциальным женихам и будущим свекровям и золовкам. Обновки каждый год менялись в зависимости от количества приданого невесты. Потом наступал черед застолья. Уличный шум перемещался в избы и продолжался до вечера, когда молодежь и взрослые снова высыпали на улицу, а на «кругу» кружились пары танцующих.

Парни пришли поздравить мать и меня с праздником еще в полдень. Они хвалили меня как хорошего гармониста и пригласили прогуляться. Однако на главную улицу не пошли, свернули в огород и остановились перед грядкой с огурцами и зеленым луком. Один достал из карманов чашки, другой – бутылку водки, ловко откупорил ее зубами и разлил всем поровну. Я отказался: мол, никогда не пил. Меня уговаривали, чтобы пригубил. Говорили, что рано или поздно, а начинать придется. Я пригубил и сразу поперхнулся, хотел выплюнуть горькую жижу. «Не выплевывай – хуже будет, стошнит!» – крикнул кто-то из ребят. Проглотил и не почувствовал опьянения. Спустя час меня «повело». Мать заметила неладное и догадалась, что случилось, заперла меня в клети. Когда под вечер парни пришли за своим гармонистом, она их встретила ухватом. Престольный праздник был испорчен. Всю ночь у меня кружилась голова, тошнило. Это происшествие с печальным концом отучило меня пить водку на много лет.

Под новый 1939 год мне купили баян. И уже летом я отправился работать баянистом в пионерский лагерь. Вернулся из лагеря и вручил матери первую в жизни получку – что-то около 370 рублей. Она было расплакалась, но деньги вернула и сказала: «Купи себе, что душа желает». Я мечтал о патефоне и настоящем фотоаппарате. Денег хватило лишь на патефон и пластинки Вадима Козина и Клавдии Шульженко.

Наступил 1940 год – срок моего призыва в армию. Медкомиссия Москворецкого военкомата не увидела во мне богатыря и определила в пехоту – в полковую школу, где готовили командиров отделений. Лежал бы я где-нибудь под березкой на Смоленщине или в Подмосковье. Но судьба распорядилась иначе. Брат Анатолий окончил спецшколу и учился в артучилище в Ленинграде. Мне тоже захотелось поступить в военное училище. Подал заявление в военкомат. Шли недели – ответа не было. Пошел на футбол посмотреть матч любимого «Торпедо» со «Спартаком». До войны на стадион «Динамо» добирались на трамвае, а я пользовался личным транспортом – велосипедом. У северной трибуны сдавал велик сторожу и получал от него жетон с номером. После матча быстро получал свой тяжелый дорожный велосипед и с ветерком через пол-Москвы возвращался домой.

Однажды приехал часа за два до начала матча, прогуливался по парку, читал объявления. Одно из них предлагало: «Молодые москвичи! Крепите ряды славной Красной Армии, поступайте в наше авиационное училище…» Сообщался адрес. Оказалось: училище рядом, за восточной трибуной «Динамо». Пошел разузнать. Дежурный сержант встретил радушно: «Паспорт с собой?.. Заходи, принесешь завтра. Заполняй анкету». Сержант послал меня на медосмотр. И вдруг в кабинете врача-ларинголога я узнаю, что, оказывается, училище готовит авиационных радистов. Женщина в белом халате, под которым скрывалась военная гимнастерка, долго изучала мое левое ухо и наконец сказала: «Не годитесь! У вас проколота барабанная перепонка».

Конечно, я расстроился, случайно узнав про свою болячку, и уехал в пионерлагерь баянистом. Возвратился – дома лежала повестка из военкомата. Приказ: срочно ехать в Ленинград – сдавать экзамены в авиатехническое училище. Я никогда не был в прекрасном городе на Неве, где, кстати, жил мой дядя Никита. И я подумал: хоть денек-другой побуду там, пока не попаду на медкомиссию к ушнику. А получилось так, что мы сначала сдавали экзамены, а медосмотр был формальным. Мои уши оказались в норме. Меня зачислили в училище, готовившее … авиационных механиков. Им не нужен тонкий слух. Их музыка – рев авиамоторов.