Владимир Аничков - Екатеринбург - Владивосток (1917-1922)

— Молчать и ждать спокойно событий?..

На этом и порешили. Так велики и сильны были традиционные понятия о рыцарской чести, проводимые в общество дворянством. И как надсмеялись потом над этим благородством переоценившие все ценности коммунисты…

К нашей компании присоединился Л. А. Кроль и начал развивать мысль, уже переданную мне, о необходимости сконструировать заново Комитет общественной безопасности путём приглашения как можно большего числа представителей всевозможных организаций и тогда уже приступить к выборам, а эти аннулировать. По всему было видно, что он хочет взять вожжи революции в свои руки и попасть в председатели Комитета. Каждый из нас с большим удовольствием переуступил бы право своего избрания, и мысль Кроля по существу была правильная. Этим способом можно было, хотя бы на время, приблизить к управлению более или менее умеренные элементы, откинув большинство крайне левых. И предложение его было принято единогласно. Все мы тотчас после ужина принялись за составление списка организаций и редактирование повесток.

Все старались подольше засидеться в клубе, ибо перспектива быть арестованным по возвращении домой ничего хорошего не предвещала.

Но прошло время, клуб начал пустеть, и волей-неволей пришлось возвращаться домой.

Как хорошо, думал я, что жена и Наташа уехали в Петроград. По крайней мере некому будет волноваться, если меня арестуют и даже пристрелят. Вот если, спаси Господи, ранят — а живым в руки я решил не даваться, — что тогда?..

С этими невесёлыми мыслями подъехал я к своей квартире, расположенной над банком.

Во флигеле был виден огонь. Значит, полковник Тимченко, командир Сто сорок девятого полка, ещё не спит. А быть может, он уже арестован?

Когда я очутился один в своей спальне, страх напал на меня, и вместе со страхом всё сильнее начал мучить вопрос: что с Тимченко?

Пойду поговорю с ним по телефону. Ну, а если телефонная станция уже в руках революционеров? Тогда сейчас же узнают, что я хотел говорить с Тимченко, дабы передать ему постановление тайного совещания. Однако какое же это совещание, когда я сам не признал ни председателя, ни его постановлений?

Ободренный этой мыслью, я подошёл к телефону:

— Это вы, Владимир Ильич?

— Я. А это вы, Владимир Петрович? Я не сплю и всё поджидаю вас. Можно к вам прийти?

— Прошу, но только не звоните, я сам открою вам дверь.

Как ни старался я не шуметь, чтобы прислуга не узнала о моём ночном свидании с Тимченко, но всё же, когда я спускался по парадной лестнице, наверху появилась наша старшая горничная, крайне любопытная старая дева.

— Варя, вам что?

— Да я слышу, что кто-то ходит.

— Вы мне не нужны, идите спать.

Верхняя дверь призакрылась, но я чувствовал, что Варя подслушивает, почему и начал, топая ногами, подниматься наверх. Когда дверь плотно закрылась, я вновь спустился вниз и, открыв дверь, впустил полковника. Мы прошли в кабинет.

— Рассказывайте, Бога ради, что произошло. Я всю ночь поджидал вас.

Я по секрету передал ему всё, что знал.

— Да, положение… — сказал Тимченко. — Живым им в руки я не дамся.

— Что же вы думаете делать, полковник?

— Думаю вызвать к себе караул.

— Но тогда узнают, что я вам всё передал и выдал эту шпану. Нет, я прошу вас этого не делать. Лучше будем выжидать. Ворота наши крепкие, и, если в них будут ломиться, бегите ко мне, и мы вместе удерём или через банк, или через сад.

Моё предложение было принято, и мы расстались.

Полковник Владимир Иванович Тимченко за неудачные бои перебитого полка был возвращён в тыл и принял командование Сто сорок девятым полком, стоящим в Екатеринбурге.

Это был славный малый, любящий общество, женщин, вино и карты. Последними он особенно увлекался, крупно играя в железку. В то время ему везло: выиграв около ста сорока тысяч рублей, он держал их на текущем счёте в нашем банке.

Каждый раз, внося в банк деньги, он заходил в мой кабинет и, остановившись в дверях, рапортовал:

— Имею честь доложить Вашему Превосходительству, что вчера произошло жаркое сражение, в результате коего я вышел победителем и присоединил к моему капиталу ещё семь тысяч рублей.

— Ох, полковник, бросьте играть! Выиграли и выиграли, на всю жизнь хватит. Ведь одних процентов будете получать более шести тысяч, а если к ним прибавить ваше жалованье или пенсию, так вы на всю жизнь останетесь обеспеченным человеком. А то смотрите — продуетесь. А что вы продуетесь, если вы не шулер, как про вас, конечно, говорят, — я готов отдать мою голову на отсечение.

— Ну вот, а я вам докажу, что и не шулера выигрывают, и непременно послушаю вашего совета, когда сумма моего выигрыша достигнет трёхсот тысяч рублей. Вот тогда можно и отдохнуть: по тысяче рублей в месяц для меня будет вполне достаточно.

— Поживём — увидим.

— А кто вам говорил, что я шулер?

— Решительно никто.

— Откуда же вы взяли такое пикантное словечко?

— Эх, полковник, ведь я тоже когда-то поигрывал и определённо знаю, что как только кто-нибудь начинает сильно выигрывать, то сейчас же про него начинают говорить, что он шулер.

— Это правильно. Ну да чёрт с ними, пусть говорят. Моя совесть чиста, да и капитал будет цел.

Тяжела была эта ночь. Я долго не мог уснуть, прислушиваясь к каждому шороху, к каждому шуму на улице. В эту ночь после двухлетнего поста я вновь закурил. Действие первой папироски было настолько сильно, что, я думал, у меня лопнет сердце. Спас я себя тем, что понюхал валерианки. Вскоре она подействовала, и я уснул тревожным сном.

На другой день, как только встал, я отправился в думу, где застал почти всех членов Комитета. Решено было вопрос о конструировании отложить до завтра, так как вечером назначено было большое собрание представителей всевозможных организаций с той же целью.

Председателем временно выбрали Давыдова. Затем приступили к обсуждению внесённого левыми вопроса о немедленном аресте уполномоченного и жандармских офицеров.

Губернатор действительно успел уехать в Пермь вечерним поездом. Вопрос был поставлен на открытую баллотировку. Все левые, с которых начал голосование Давыдов, высказались против ареста военных начальников. Правые выгораживали генерала Форт-Венглера. Когда очередь дошла до меня, я сказал, что голосую за домашний арест генералов Форт-Венглера, Нецветаева и всех жандармских офицеров. Однако необходимость их ареста вижу не в том, что они могут представлять опасность своими контрреволюционными действиями, а в том, что, судя по настроению верх-исетских рабочих и нашей уличной толпы, опасаюсь за жизнь этих людей. И поэтому предлагаю подвергнуть их домашнему аресту, выставив усиленную охрану. Что же касается ареста архиерея, то, с моей точки зрения, ему никакая опасность не угрожает, отчего против его ареста я протестую.