Владимир Аничков - Екатеринбург - Владивосток (1917-1922)

Поэтому мы решили устроить дочурку с мужем где-нибудь на даче близ Владивостока и начали подыскивать подходящее помещение. Благо наступало время, когда и нам нужно было покинуть казённую квартиру.

В этом сложном вопросе нам посчастливилось. По рекомендации генерала Антоновича, бывшего нашим соседом по квартире, мы нашли комнату со столом. Взяли не очень дорого — сто пятьдесят иен за двоих, и мы перевезли дочурку на дачу.

Дача была выстроена из превосходного леса, снабжена водопроводом и ванной. Хозяева оказались милыми и кормили прекрасно. Мы с женой приезжали по воскресным дням и насилу упросили брать с нас за стол.

Ввиду создавшегося положения решено было не искать квартиру в городе, а переехать в контору. Правда, это было не приспособленное для жилья помещение. Оно состояло из прихожей, большого зала, одной небольшой светлой комнаты и одной полутёмной, расположенной над воротами. Мы с женой заняли последнюю, в которой находился сейф с деньгами. Это было важно в целях охраны нашей кассы. Здесь спали я, жена и Толюша. Светлую комнату мы перегородили на две части, в первой из них устроили кухню, а во вторую поместили мою мать. Прихожую тоже перегородили и там устроили помещение для наших вещей и имущества «мальчиков», которые вечером переносили походные кровати в зал, где и спали, пользуясь большой кубатурой воздуха.

Зал был настолько велик, что за перегородкой, отгораживающей публику от служащих, образовалась большая комната с массой света, где свободно разместился привезённый нами в теплушке гостиный гарнитур и пианино. Получилось нечто вроде гостиной. Было светло, тепло и уютно, и, если бы не тревога за Наташу, я бы считал себя вполне счастливым человеком.

Единственное, что было отвратительно и портило всем нам жизнь, — это невероятное количество клопов. Их были не тысячи, а миллионы. Они наполняли все щели полов, перегородок и кроватей. Никакие ромашки не помогали. Они кусали нас не только ночью, но и днём ожигали своим ядом. Но и против клопов нашлось хорошее средство: слесарная паяльная лампа. Каждое утро и каждый вечер мы по очереди направляли огонь лампы во все существующие щели и после долгой борьбы значительно понизили их количество. Совсем уничтожить клопов мы не могли: слишком быстро они размножались и приползали из соседних помещений. Клоп — бич Дальнего Востока, так же как в Америке — блоха.

По окончании занятий в 5 часов мы ставили посреди зала стол, за ним обедали и по вечерам пили чай. После обеда молодёжь удирала гулять по Светланке, оставляя одного дежурного. К «мальчикам» присоединился пробравшийся из Совдепии Боря Сопетов, студент Горного института, бывший товарищ Толи и Наташи.

С Наташиной болезнью пришлось Немчинова и Колесникова засадить за конторскую работу с окладом по тридцать пять иен в месяц, чем они были очень довольны. С переездом в контору, имея своего повара, мы приняли их столовниками, удерживая за обед по девять иен. Стол был превосходный.

Пользуясь отсутствием молодых людей, в полной тишине я усаживался за машинку и продолжал писать мемуары, а после вечернего чая появлялись шахматы. Я играл поочередно со всеми молодыми людьми и обычно каждому из них прописывал мат.

В начале мая мы перебрались на Седанку, где на даче Бирича заняли комнату, смежную с Николаевскими. Дачка была прелестная. Её строил для себя военный инженер Мак. И планировка комнат, и их отделка превосходны. Дача была выстроена у подножия горы и фасадом выходила на море, отстоящее не более как на треть версты. Все туманы, тянувшиеся по оврагу, обходили дачу. И она стояла среди зелени, всегда освещённая лучами солнца.

Перед самой дачей росла огромная старая липа, под сенью могучих ветвей которой находился почти весь палисадник. Под липой была устроена скамеечка, на которой я любил проводить часы заката.

Прогулки тоже были превосходны. Морской залив омывал берега Седанки, прорезанные рельсовыми путями. В этом заливе в огромном количестве водились прозрачные медузы и электрические скаты, что делало купание небезопасным. Скаты, ударяя хвостом, обдавали человека потоком электричества, и ударенный жестоко страдал несколько дней. Единственным лекарством были виски и водка, которыми приходилось напиваться допьяна.

Общественных купален не было. Приходилось сходить в воду по отлогому пляжу с массой ракушек и острых камней. Однажды я нырнул и острым камнем оцарапал себе до крови живот; ещё немного — и я устроил бы харакири.

Некоторые любители плавания в одиночку уплывали далеко от берега, и в их числе всегда была «морская русалка», красивая и крепкая сложением Шура Бирич, дочь наших хозяев. Это была яркая блондинка с красивыми карими глазами, пользовавшаяся успехом и всегда окруженная молодежью, которую она и услаждала по вечерам превосходной игрой на рояле. На даче ютились влюблённые в Шуру студент Строительного института Миклашевский и заурядный врач Долгов. Впоследствии и мой сын Толюша пленился седанской русалкой и отбил её от соперников. Его любовные успехи меня тревожили, особенно после того, когда пришлось ознакомиться с биографией Бирича и ближе узнать всю его семью.

Хозяйка была полная, ещё нестарая, лет сорока пяти — пятидесяти. Чрезвычайно властная по характеру и даже заносчивая, она, несомненно, держала супруга под каблуком.

Но интереснее всех был сам хозяин — Христиан Платонович. Был он лет шестидесяти, роста ниже среднего, худощавого телосложения, носил небольшую круглую бороду и очки. Лицо Бирича всегда было освещено приветливой улыбкой. Его подход к людям дышал благожелательностью, добродушием и хлебосольством. Сидя на своём хозяйском месте, он постоянно наполнял рюмочки водкой, и трудно было отказать ему в удовольствии совместной выпивки.

Ко всему меня подкупало и его милое отношение к моей больной дочурке. Утром, работая на сепараторе, он всегда приносил ей стакан густых сливок и напоминал о необходимости лежать в садике на солнышке. Меня же Бирич всегда утешал, говоря, что никакой чахотки у неё нет и этим летом всё пройдёт. С наступлением весны и лета температура постепенно начала падать, и румянец стал просвечивать на щеках Наташи, а глазки становились веселее.

Но особенно интересны были рассказы Бирича о его прошедшей бурной жизни.

Правда, уверяя, что в качестве политического ссыльного он отбывал сахалинскую каторгу, делиться воспоминаниями об этом Бирич не любил. Я же всегда старался наводить разговор на данную тему.

Но он искусно обходил мои вопросы и переходил к рассказам о рыбной ловле на Камчатке, где совместно с очень богатым человеком, Демби, проживающим в Японии, имел рыбный завод.