С.В.Абакумова - Наследие Махотина. Альбом живописи и графики

Но Махотин знает и еще одну ипостась женщины – это ведьмы с их страстностью, раскованностью, способностью затянуть в свой темный хоровод, напугать, сделать несчастным («Бег», «Ночной петух»).

Виктор Махотин был очень талантлив. Фактически не получив никакого привычного нам художественного образования, он сумел найти себя как художник, добиться определенного художественного языка. У него от природы поставленный глаз, поэтому так богата и гармонична его палитра, так выразительна пластика, виртуозна его графика. Он любит краску как истинный живописец, он любит сам цвет, текучесть, густоту краски. В его картинах есть та импровизационная свобода, когда кажется, что все давалось ему легко, задаром, шутя. Мы не знаем цену этой легкости, не знаем его раздумий в тишине, без посторонних глаз.

Представляется, что юмор (добрый, горький, веселый, злой) был доминирующей интонацией его работ. Что привязывало художника к этой, по сути, маргинальной, интонации? Какая внутренняя неудовлетворенность? Что давило его, лишало его широкого дыхания? В. Махотин – не только изобразитель, но и жертва калечащих человека социальных условий. И в глубине глаз этого веселого общительного человека всегда жила печаль. Несомненную одаренность В. Махотина подтверждают созданные им пейзажи.

Это камерные работы, изображающие окраину, ночь, осень. В этих неброских, неподвижных пейзажах всегда что-то внутренне происходит, случается, наблюдается: сдвигаются снега, деревья протягивают вверх свои голые ветви, облака затевают прихотливую игру, луна таинственно выглядывает из-за туч. Пейзажи Махотина живые, теплые, родные. А как красиво в них само движение краски, сопоставление цветовых масс, фактур, лаконизм композиции, ее завершенность. Эти пейзажи похожи на портреты стариковМахотина, это Россия, внешне так быстро меняющаяся, но в глубине остающаяся такой же, – прекрасной и бедной. И если многие художники изображают новую Россию, зараженную динамизмом, техницизмом современной жизни, то Махотин предпочитал видеть устоявшиеся глубины этой земли, избегая при этом псевдо-народной пасторали. Останутся ли в России такие старики, такие глубины – покажет время.

У Виктора Махотина есть скромненький натюрморт «Цветы». Изображены простые травы на желто-розовеющем фоне рассвета. В этих травах столько изящной хрупкости и столько стойкости. После ночи наступает рассвет. И Виктор Махотин мог бы так о многом еще рассказать…

Вспоминая прошлое, мне особенно часто видится то время, когда дверь свободы слегка приоткрылась и художники своими плечами расширяли этот проем. Ставили обществу глаз. Это была выставка на Сурикова, 31, а потом нечто, что ныне вообще кажется ирреальным – выставка на Ленина, 11. Когда с улиц нашего жесткого и жестокого города мы приходили туда, мы оказывались в царстве свободы, при этом свободы талантливой.

И стояла большая железная касса с билетами по рублю, и сидел улыбающийся Виктор Махотин. И то, что это место быстро прикрыли – одна из самых больших потерь в культурной жизни города. На Ленина,11, «Станции вольных почт», свободно, органично шел процесс развития современного искусства, появлялись новые имена, царила атмосфера творчества, доброжелательности. Виктор Махотин был бессменным директором этой площадки.

Во время, когда создавались километры пустой живописи, Виктор обладал цепкой наблюдательностью. В его работах много юмора, окрашенного горечью и состраданием. И это говорит о подлинности его человеческой личности. В нем не было ни позы, ни пустоты. Виктор был феноменально общителен, вокруг него вращались сотни людей. И это превращало Махотина в уникального человека. Важность именно такой уникальности сегодня понимают многие, знавшие его люди. Важно поэтому сохранить Башню Махотина, как музей, связанный накрепко с именем художника.

Есть ветхие опушки у старых провинциальных городов. Туда люди приходят жить прямо из природы. Появляется человек с зорким и до грусти изможденным лицом, который все может починить и оборудовать, но сам прожил жизнь необорудованно…

У нас в городе должен появиться музей – Музей екатеринбургских художников. Он создается Евгением Ройзманом на основе его собственной коллекции, и носить он будет имя Виктора Махотина. Со стороны Ройзмана это и знак уважения памяти человека, с которым он долго дружил, и стремление «определить» то место, которое занимал В.Ф.Махотин в культурном пространстве Екатеринбурга. Полагаю, что Виктор как никто другой имеет право «освятить» своим именем это собрание, так как он был стопроцентно городским художником, и не потому что родился и всю жизнь свою прожил в городе, «не зная» деревни, не потому, что сюжетами для его работ служили по преимуществу «городские» мотивы, – Махотин был и сам частью города, его души, его разнообразных физиономий и гримас, фобий и интеллигентских комплексов. По большому счету, он был летописцем не конкретного Екатеринбурга, а некоего мифического Города, который существует безотносительно к географической привязке, которого нет на обычных картах. Это некий Город вообще, очень похожий своим духом и атмосферой на те города без названий, которые встречаются в рассказах Андрея Платонова и, не имея конкретных родовых черт, так похожи на многие российские поселения. В махотинских работах вы никогда не найдете любования достижениями нашего градостроительного искусства – все крупные или узнаваемые городские постройки проходят как-то вторым планом и размыто, являя собой либо смысловой, либо эмоциональный фон сюжета картины, выглядя либо декорациями несущими какой-то намек, либо статистами, на фоне которых, в окружении одно- двух-этажных кривобоких домишек, сараев и пустырей, и происходит… нет, не событие, не действие, а некое состояние души маленького и затерянного в огромном мире человека. Можно сказать, что Махотин был «певцом» городских окраин; у него даже стоящие в центре города старые особняки выглядели как-то «окраинно» и провинциально, что ли.

В этих городских пейзажах чувствуется полузаброшенность «выморочных» мест, где нет и не может быть шума и динамизма большого города. Более того, в них редко появляется даже сам человек, и невозможно понять, что такое эти дома – то ли это постройки давно покинувших эти места людей, то ли они, как природа, существовали здесь от века («Улочка», 1983г.; «Осень», 1984г.; «Ночь в городе», 1988 г.; «Поселок», 1990 г.; «Заводская окраина», 1998 г.). И даже одиноко горящее окно одного из домишек не прибавляет обжитости этому месту, а скорее, подчеркивает атмосферу бесприютности и жизни на грани с «не-жизнью». На этих окраинах обычно живут люди не слишком успешные, в большей степени подверженные комплексам и самокопанию, чем люди из благополучных районов. Бытовая и душевная неустроенность выливается во взаимонепонимание между этими людьми и невнятицу чувств, которые в работах Махотина присутствуют как молчаливый, но не становящийся от этого менее мучительным конфликт Мужчины и Женщины – ощущение разлада между ними почти физическое («Двое», 1982 г.; «Двое», 1984 г.; «Вечер», 1986г.). Город у Махотина может быть и враждебным, вырастая до какого-то зловещего символа: в одной из лучших, на мой взгляд, его работ – «Двое в городе» (1983 г.) – изображены беременная сука и кобель на фоне городских домов.