Татьяна Павлова - Кромвель

Город был очищен не только от защитников, но и от жителей. Едва ли один из двадцати, по признанию самого Кромвеля, уцелел. Большинство оставшихся в живых покинули город и были убиты уже за его стенами. Уэксфорд стал английской собственностью. И Кромвель смотрел на него уже по-хозяйски, как на свое достояние, и мечтал: «Вот хорошо было бы, если бы честные люди (он разумел, конечно, англичан) пришли сюда и стали возделывать землю и жить здесь, где так много хороших домов и других помещений и угодий для дела рук их, и хорошо бы, вы сумели поощрить их; здесь процветали бы ремесло и торговля, внутри города и вне его, имелись бы чудесные возможности для ловли сельди и рыболовства…»

Несколько позже, уже в январе, в ответ на провозглашение ирландским католическим духовенством «священной войны» против захватчиков, в ответ на их призыв к единению, к союзу всех национальных сил, Кромвель выпускает декларацию — значительнейший документ, десять страниц убористого шрифта. «Вы хотите союза? — пишет он. — Милостью божьей мы не боимся никакого союза. Ваш союз — со смертью и преисподней… Вы называете англичан своими врагами. Англичан! Вспомните вы, лицемеры, ведь Ирландия была когда-то объединена с Англией. Англичане имели там свою землю, унаследованную от отцов, которую те честно купили за собственные деньги… Они жили мирно и благочестиво среди вас… Вы разрушили этот союз! Вы неизвестно почему подвергли англичан самой неслыханной, самой варварской резне (невзирая на пол и возраст), которая когда-либо совершалась под солнцем… Разве я не прав? Разве бог может быть на вашей стороне? Я уверен, что нет».

Так вот, оказывается, кто ответствен за жестокости английской армии, сами ирландцы! Не один Кромвель, но и члены парламента там, в Лондоне, и все офицерство, и финансисты Сити, — все, кто организовывал поход, прикрывали свои истинные цели этим великолепным по наглости, по лжи объяснением. А направляли руку ирландцев, подстрекали к мятежу, по их мнению, католические священники. Это они будоражили народ, это они в нарушение законов, изданных еще королевой Елизаветой, служили свои дьявольские мессы. «Мы пришли сюда, — продолжает Кромвель, — потребовать отчета о невинно пролитой крови… Мы пришли разрушить власть беззаконных мятежников… Мы пришли (с помощью божьей) поддержать и утвердить блеск и славу английской свободы в той нации, где мы имеем на это несомненное право…»

А как же терпимость? Хваленая индепендентская веротерпимость, за которую столько копий поломано, столько крови пролито в самой Англии? О ней было забыто? Не совсем. «Вы упоминаете о свободе совести. Я никогда не вмешиваюсь в дела совести. Но если под свободой совести вы имеете в виду свободу служить мессу, я думаю, лучше всего здесь говорить прямо, и да будет вам известно: пока власть в Англии находится в руках парламента, это разрешено не будет».

Расположиться на зиму в Уэксфорде не пришлось, и Кромвель пошел дальше, завоевывать запад и юг острова. Некоторые крепости сдавались ему без боя, другие упорно сопротивлялись, их приходилось брать штурмом. В ноябре он обложил со своей армией Уотерфорд, укрепленный портовый город в устье реки Шур. И тут его постигла крупная неудача: оборона жителей была столь упорной, что город никак не удавалось взять. Вдобавок среди завоевателей начались болезни. Миазмы холодных стоячих болот рождали малярию. Грязь, неустроенность походных лагерей привели к вспышке дизентерии. «Едва ли один из сорока моих офицеров сейчас не болен, и столь многих достойных потеряли мы, что переполняются скорбью сердца наши», — писал Кромвель 14 ноября. Умер полковник Хортон, боевой товарищ со второй гражданской войны, погибли еще многие офицеры и солдаты.

Сам Кромвель давно уже чувствовал себя скверно. Мягко упрекая любимицу Дороти за нарушение слова писать часто («что до Дика, я от него этого и не жду, зная его лень»), он признавался ее отцу, что здоровье его разрушается. Именно здесь, в гнилых болотах Ирландии, подхватил он эту изнурительную болезнь, которая потом до конца жизни давала себя знать неожиданными приступами адского холода внутри, озноба, от которого прыгала челюсть и не слушались руки, потом жара почти до потери сознания, обильного пота, слабости, апатии.

В ноябре ко всем этим напастям прибавилась бубонная чума, косившая солдат. Но Кромвель не давал отдыха ни себе, ни своим людям — он знал, что каждую минуту что-то может случиться дома, там, куда устремлялись все его помыслы. И тогда придется бросить здесь все и мчаться туда, в Лондон. Поэтому надо успеть, пока он здесь, сделать как можно больше, закрепить победы, очистить главные пункты от мятежников.

Но Уотерфорд не поддавался. Провозившись с ним около месяца и чувствуя себя слишком слабым для того, чтобы наступать, Кромвель снял осаду и встал на зимние квартиры. Можно было и отдохнуть: все восточное и юго-восточное побережье Ирландии от Лондондерри на севере и до мыса Клир на юге (исключая Уотерфорд) было в его руках. В октябре умер О'Нейл, что обезглавило армию ирландцев. В октябре же гарнизон Корка поднял мятеж и присоединился к парламентским войскам; его примеру последовали еще несколько незначительных крепостей.

Декабрь принес еще потерю: чума скосила Митчелла Джонса — опытного и отважного воина. «Сказать, что потеряла от этого Англия, — сокрушался Кромвель, — выше моих сил. Я уверен, что потерял благородного друга и товарища в трудах… Да, в самом деле, наша компания разваливается…»

В январе 1650 года предчувствия Кромвеля оправдались: прошел слух, что его присутствие требуется в Англии и его скоро отзовут. Надо было успеть завоевать провинцию Мэнстер, и Кромвель 29 января снимается с зимних квартир и снова выступает в поход со своими изнуренными войсками. Несколько мелких крепостей он берет без труда. Но до покорения всей страны еще далеко. Надо проникнуть в глубь ее, оторвавшись от узкой прибрежной полосы, а это как раз и было самое трудное. Центр и запад Ирландии, эти непроходимые дикие районы, частью гористые, частью болотистые, перерезанные полноводными реками и озерами, создавали идеальные условия для упорной партизанской борьбы, для нападений из-за угла, для неожиданных диверсий. И можно было не сомневаться, такая война еще больше измотает завоевателей. Собственно, она уже началась. Чем глубже продвигался Кромвель в страну зеленых холмов, тем больше чувствовали на себе его войска сопротивление местных жителей. Пламя Дрогеды зажгло их ненависть, и теперь некуда было от нее деться. Горные и равнинные кланы поднялись, воодушевленные старинными кельтскими кличами. Крестьяне обороняли каждую пядь своей земли. Английские солдаты убивали женщин и детей — теперь женщины и дети включились в борьбу против поработителей. Все они стали тори — разбойниками, обратившими свой гнев против англичан.