Владимир Васильев - Золото Рюриков. Исторические памятники Северной столицы

© Васильев В. А., текст, 2018

© «Страта», оформление, 2018

Промчавшаяся мимо щегольская коляска, которой правил молодой худощавый парень, стоявший во весь рост и оттого казавшийся еще худее, подняла большое облако пыли и скрылась за поворотом. Константин едва успел отвернуться, закрыть лицо ладонями, но пыль-таки забилась за ворот рясы. Он поежился от неприятного ощущения, попытался рукой стряхнуть песок с шеи и тут увидел небольшую полянку, по которой с веселыми криками носилась детвора, играя в некое подобие лапты.

За свое любопытство семинарист чуть было не был награжден ударом в голову небольшим, но упругим предметом, горячую поверхность которого почувствовал, поймав его в последний момент. Еще не понимая происшедшего, разжав ладонь, Константин в недоумении посмотрел на черно-белый войлочный мяч.

«Ишь, какой красивый скатали», – подумал он, не обращая внимания, что вокруг него уже собралась толпа ребят.

– Ты смотри: попик!

– Не попик, а семинарист.

– Нарядный!

– Так это одежка у них такая.

– Эй, как там тебя, мяч отдай, – грубый голос прозвучал совсем рядом.

Константин пожал плечами, отдал мяч и собрался продолжить путь, как тот же голос остановил его:

– Ты в галки играешь?

– Могу, – улыбнулся Константин.

– Так грешно же?

– Грешно было бы, если соврал вам, а то кой это грех? Игра да и только.

– Ну, коль так, идем к нам, – миролюбиво сказал высокорослый парень, взяв Константина за руку.

Скоро прохожие наблюдали забавную картину: среди ребят, играющих на поляне, бегал молодой семинарист. Подобрав одной рукой длинные полы рясы, он успевал второй рукой ловить мяч, пущенный битком, а потом, пустившись во всю прыть, еще и обогнать соперников. Некоторые из зевак поддерживали его выкриками, когда семинарист побеждал соперников, что все больше и больше не нравилось другим мальчишкам.

В очередной раз собрались конаться. Егор, высокорослый парень, пригласивший Костю на игру, на правах старшего поставил лапту стоймя. Потом перехватил рукой конец гладко выструганной длинной палки. Ребята, смеясь, толкаясь, по очереди брали ее. Рука Константина оказалась верхней. Но тут Егор, высвободив свою руку с нижнего конца, ухватился за самый верх лапты.

– Несправедливо, – сказал Костя.

Смех стих. Где-то неподалеку пропела птичка. Пролетел, натужно гудя, шмель.

– Да будет тебе кобениться, – доброжелательно брякнул Егор, похлопал Константина по плечу. – Пойдем еще разок сыграем да разбежимся по домам.

Начало нового кона всегда считалось ответственным моментом. Биток, взяв в руки лапту, обычно сосредоточивался, выбирая место, куда, красиво взлетев галкой, должен был упасть мяч. Настораживался и поддавала. Он должен был подбросить мяч в воздух не низко и не высоко, примерно на уровень своего живота. В поле ребята неотрывно следили за их движениями, стараясь угадать место падения и подхватить мяч.

– Давай, – послышался злой голос Егора и, Костя, едва откачнувшись всем телом назад, подбросил мяч.

В то же мгновение перед его лицом, рассекая воздух, промелькнул кончик биты.

– Несправедливо, – процедил сквозь зубы Константин, шагнув к Егору.

– Чего? – рыкнул парень и толкнул его в грудь.

Костя попытался было сделать шаг назад, зацепил ногой за что-то плотное, большое и упал назад себя. В какой-то момент он понял, что под ноги ему легли ребята. Все было заранее оговорено. Они решили проучить чужака. От этих мыслей выступили слезы на глазах, он хотел было подняться, сказать мальчишкам, что несправедливо так поступать. И он обязательно сказал бы им, но…

– Эй, хулиганье! А ну брысь отсюда, – грубый, явно недетский голос прозвучал рядом, и через минуту Константин почувствовал, как чьи-то крепкие руки приподнимают его и прислоняют к дереву.

Когда он открыл глаза, увидел, что ребята, с которыми играл, столпились в сторонке, окружив возвышавшегося среди них Егора. Возле них, заложив руки за спину, прохаживался незнакомый молодой человек, что-то объясняя, размахивая рукой.

По одежде его можно было отнести к людям вольной профессии: художникам, литераторам. Их Константин встречал в храмах Костромы, с любопытством рассматривающих образа и росписи стен. Молодой человек был одет в длинные, до сапог, панталоны, фрак, пошитый из ткани в полоску, пестрый жилет и белую рубашку. Главным украшением одежды служил цветастый галстук, завязанный большим бантом.

«Заступник», – подумал Константин и, улыбнувшись, стер тыльной стороной ладони выкатившиеся из глаз слезинки.

– Я ведь, когда наблюдал за игрой, подумал: затея хорошо не кончится. Ты явно переигрывал. Ребята злились. Это видели все прохожие. Видели, а своими криками, нахваливая тебя, подзадоривали их. Засмотрелся я и опоздал малехо, – сокрушенно вздохнул новый знакомец и, стряхнув с темно-синей рясы несколько травинок, продолжил: – Как тебя угораздило в чужом городе с посторонними в такие игры играть?

– Галич мне город не чужой. Здесь когда-то мой дед с бабушкой жили, – тихо сказал Костя.

– Думаешь, знают они твоего деда и бабушку, – усмехнулся Алексей. – Они со своими сверстниками и то не со всеми знакомы. Меня знают, – сказал он не без гордости, улыбаясь карими глазами. – Меня весь город знает. Я художник Алексей Травин, – и, видимо поняв, что лишку расхвастался, опустив голову буркнул: – Говори, куда тебе идти. Провожу, а не то гляди опять с кем свяжешься.

– Меня не надо никуда сопровождать, – растягивая слова, как бы извиняясь сказал Константин. – Тут недалеко осталось. Сам дойду.

– Куда, если не секрет?

– К Преображенскому собору.

– К Преображенскому? – переспросил Алексей, потер кончик носа и серьезно добавил: – Тогда нам по пути будет.

Семинарист шел неторопливо, уверенно. Костя и без того был малый не трусливый, но рядом со своим заступником, таким простецким парнем, ему было веселее. Алексей, наоборот, торопился. Он уже мысленно поругал себя, что вызвался провожать незнакомца. Травин опаздывал на подработку к богатому купцу Трофимову, пригласившему написать семейный портрет. А коль уж ввязался сопровождать семинариста, то не терпелось узнать о цели приезда его в Галич. Ведь не из любопытства преодолел он почти сто двадцать верст от Костромы, где своих церквей и храмов хватало.