Евгений Шмагин - У нас в посольстве, или дипломаты тоже люди!

Ничего необычного в этом явлении не было – переписка с официальными организациями и отдельными гражданами всегда входила в прерогативы руководящего звена. Не остались, однако, обделёнными и рядовые сотрудники. Число полученных на Рождество поздравлений издавна рассматривалось верным мерилом эффективности работы того или иного дипломата. И, судя по этому показателю, стахановцев в посольстве хватало. Как обычно, в почте оказалось немало брошюр с рекламой различных товаров. Прибывавших с родины «на новенького» молодых и зелёных коллег, пока не успевших в полной мере проникнуться спецификой местного образа жизни, эта колоритная, шикарно изданная продукция привлекала далеко не в последнюю очередь. Но и среди старожилов посольства рекламные буклеты, в особенности с волшебным словом «распродажа», пользовались повышенным спросом и в мусорный ящик отправлялись только после досконального изучения, под лупой и с калькулятором.

Хозяйка посольского делопроизводства пропустила через свои руки не одну тонну всевозможных почтовых отправлений. Их главной ценностью Глафира Игнатьевна считала, конечно, не содержимое, сколь бы увесистым оно ни было, а скромную деталь упаковки в виде малюсенькой четырёхугольной бумажки, наклеенной в правом верхнем углу. В те годы увлечение коллекционированием почтовых марок охватило весьма широкие круги советского общества. Однако на отечественном рынке филателии, закрытом от внешнего мира, царил такой же дефицит предложения, как и на всех других. Работники загранпредставительств старались чуть-чуть восполнить нехватку заветной продукции, порадовать крохотными сувенирами хотя бы своих близких друзей и знакомых. Немаловажное значение имело и то обстоятельство, что доставались они бесплатно, поскольку просто-напросто срезались с поступавших в посольство в большом количестве писем. Пристрастившихся к этому хобби насчитывалось немало. Марки собирали и заядлые профессионалы, и любители, непреднамеренно поддавшиеся общей стихии коллективизма. И те и другие стремились заручиться дружеским расположением влиятельной особы из канцелярии, исполнявшей роль почтмейстера и распоряжавшейся столь сказочным богатством.

Завканц умело использовала монопольные позиции в собственных интересах, твёрдо руководствуясь стержневым принципом дипломатии – взаимностью (в переводе на более понятный язык звучавшим как «ты – мне, я – тебе»). Количество аккуратно, дабы не поранить драгоценные зубчики, срезанных ею с конвертов марок, здешних и иностранных, дорогих и дешёвых, обыкновенных и экзотических, измерялось тысячами. В хлопотном хозяйстве под названием «документооборот», значимость которого, к сожалению, не все в посольстве могли оценить подобающим образом, начальница ощущала себя экспертом высшей квалификации. Ассортимент местной почтовой утвари, всех этих бандеролей и пакетов, ярлыков и штемпелей, она научилась идентифицировать с первого взгляда, метко распознавая своим профессиональным взглядом всё подозрительное и нестандартное. Вот и на сей раз острый взор Глафиры Игнатьевны привлёк диковинный красочный конверт с необычной маркой, светившийся всеми цветами радуги. На его левой половине жирным шрифтом была пропечатана загадочная цифра «1».

В качестве получателя неординарного послания значился «господин Славин Фьодор». Атташе Славина в посольстве уважали, несмотря на его молодость, неопытность и замкнутость. Он не лез на рожон, стремился не выпендриваться, был почтителен со старшими, вроде бы не рыл коллегам ямы и в меру возможного проявлял готовность оказать помощь – подменить на дежурстве, подбросить на служебном автомобиле в магазин или аптеку, а то и милостиво взять на экскурсию в другой город. У немоторизованных посольских жителей последняя услуга расценивалась как знак особого доверия. По возвращении на родину всем хотелось похвастаться как можно более развёрнутыми впечатлениями о пребывании за рубежом, но подсобрать таковые удавалось не каждому. Вырваться в сопредельные государства, хотя они располагались под боком, в те годы железной дисциплины и чекистской бдительности считалось делом абсолютно нереальным. Такие поездки строго-настрого запрещались инструкциями ЦК. Даже остро необходимый выезд по служебным делам надлежало заблаговременно согласовывать с центром. Да и путешествия по территории государства, в котором судьба начертала представлять интересы отечества, были сопряжены с преодолением подчас непреодолимых барьеров.

Согласно правилам, доминировавшим в ту мирную эпоху холодной войны, посещение сотрудником советского посольства другого города за пределами отведённой зоны обитания предполагало предварительное оповещение местного министерства иностранных дел в виде специальной ноты с указанием полного маршрута, мест остановок, размещения и прочих пикантных подробностей. А перед этим требовалось получить разрешение на выезд со стороны собственного руководства. Оно-то во многих случаях и становилось основным камнем преткновения. Вопросы «А зачем, а почему, а что ты там не видал?» интересовали ответственных в представительстве лиц не в меньшей мере, чем враждебные спецслужбы. Федька Славин принадлежал к тем скромным мастеровым, которым каким-то непонятным образом удавалось уговорить строгих начальников дать добро на поездки за пределы столицы. А как ещё прикажете расширять деловой кругозор (о чём проели плешь на производственных совещаниях), если не изучать достопримечательности близлежащих населённых пунктов? Иногда по доброте душевной он позволял присоседиться к его семейной компании и завканцу.

С учётом этих и других обстоятельств Глафира Игнатьевна также испытывала к Фёдору некоторое чувство симпатии сродни материнской. На своём специфическом уровне она старалась защитить того от нападок его непосредственного руководителя – советника, вечно недовольного и ворчавшего по любому поводу. Такие мерзкие личности, люто-бешено ненавидевшие и откровенно презиравшие всех, кто ниже статусом, составляли на советской дипслужбе микроскопическое меньшинство, но всё-таки водились и в центральном, и в загранаппарате. В покровительстве, хотя бы и со стороны канцелярии и машбюро, обладавших правом всего лишь совещательного голоса, молодой сотрудник, впервые выехавший на работу в посольство и ещё не шибко освоившийся в интригах заграничной обстановки, явно нуждался. Вследствие, очевидно, врождённой застенчивости и неважнецких языковых знаний, т. е. недостаточной развитости двух существенных предпосылок успешного дипломатического труда, Славин за два года командировки так и не смог разжиться полагавшимися знакомствами в местных политических кругах. Неприличный факт сей советского дипломата, безусловно, не украшал, на что ему не раз указывалось на партийных собраниях.

Читать дальше