Борис Алексин - Необыкновенная жизнь обыкновенного человека. Книга 2. Том I

Итак, на шестнадцатом году Борис Алешкин в конце концов поселился в доме своего родного отца. Мы уже описали в предыдущей главе его путешествие из Кинешмы до села Шкотово. Оно было трудным, чреватым самыми разнообразными неожиданностями и приключениями, но вот всё-таки благополучно закончилось, и его «новая» (которая уже по счету) семья, теперь уже, кажется, по-настоящему родная, встретила его радостно и приветливо.

Своими первыми же шагами он сумел снискать любовь и расположение мачехи, знавшей его и любившей еще с младенчества. Очень быстро сошелся он и с ребятишками, и если старшую – Люсю он покорил привезёнными книжками, и прежде всего теми, которые и у него считались наилучшими – это «Новый Швейцарский Робинзон» и «Принц и Нищий», и в которые она уткнулась сразу же, как только их увидела, то братишек: Борю младшего и Женю он прельстил рассказами о своем путешествии и умением изготовлять всяческие мальчишеские забавы-самоделки: луки, самострелы, ружья, сабли и т. п.

Через несколько дней мальчишки не отходили от него ни на шаг, а он, в свою очередь, не успев завести друзей из сверстников, охотно проводил время с ними, ежедневно организуя увлекательные прогулки по сопкам, находившимися в сотне шагов за казармами Шкотовского гарнизона. Одновременно он и сам с большим удовольствием знакомился с окружающей его обстановкой и природой.

А знакомиться было с чем!

Здесь всё было не так, как в России. Другие самые разнообразные растения, другие животные, птицы и даже насекомые. Но особенно необычным было население, по своему поведению, обычаям оно совсем не походило ни на темниковских, ни на кинешемских горожан, ни на крестьян средней России.

Как мы знаем, Борис отличался большой любознательностью и даже просто любопытством, а поэтому очень скоро знал и о селе Шкотово, и об окружающем его новом животном и растительном мире гораздо больше, чем знали многие из его сверстников, живших здесь дольше, чем он.

Чтобы представить себе, каким ему тогда представлялся Дальний Восток, и в частности Шкотово, познакомимся с его письмом к дяде Мите, отправленным через три месяца после его приезда к отцу. Вот это письмо:

21 августа 1923 года.

«Дорогой дядя Митя!

Сегодня получил твоё письмо и спешу тебе на него ответить.

Во-первых, прости меня, что я тебе так редко пишу, ведь это только второе письмо с тех пор, как я приехал. Ты просишь меня написать о здешней жизни вообще. Опишу её по порядку: начнём с населения. Конечно, главной частью населения здесь являются люди желтой расы, т. е. китайцы и корейцы. Село, в котором я живу, довольно порядочное, а всего одна только русская лавка (да кооператив недавно только открылся уже при мне), а остальные китайские. Если же ты или кто-нибудь из истых кинешемцев попадёт на здешний базар, то, по всей вероятности, он вообразит, что попал в китайские владения: до того здесь всё окитаёзилось. Вообще, начиная с Омска, всюду появляется такое множество китайцев, что даже неловко становится. А в этой прославленной Чите – так лучше и не говорить! Вторая часть населения – это малороссы (хохлы), большинство которых сами не знают, как и когда они сюда попали, это почти все здешние крестьяне. И третья, самая маленькая часть, – русские. Бежавшие, большею частью, из Петрограда и Москвы во время „переворота“.

Природа здесь восхитительная, проживши почти целое лето, я увидел столько нового и интересного в области ботаники, зоологии и минералогии… Деревья здесь почти все чем-нибудь отличаются от российских.

А ты бы посмотрел, какие здесь великолепные бабочки, так прямо ах! да и только. Есть бабочки величиной почти в четверть листа бумаги. Пауки с хорошую сливу или небольшое яблоко. Только змей вот очень много и почти все ядовитые. Сопки или горы бывают до 11/2 верст в вышину, но такие от нашего села довольно далеко, около 20 верст, прямо же около нашего дома есть сопка так сажен 300–400 в вышину. Я на нее часто лазаю. А с противоположной стороны дома, верстах в двух или полутора, залив. До настоящего моря от нас 6 или 7 верст. Да и залив-то этот не маленький: поперек восемь верст.

Теперь ты просишь меня написать об ученье, сейчас напишу.

Мне представляется три выхода: 1) это пятая группа здешней школы второй ступени, сюда я могу попасть во всякое время и безо всяких экзаменов; 2) это Владивостокский техникум, куда я уже подал заявление, но попасть смогу только тогда, когда мама будет служить, иначе не хватит денег меня содержать во Владивостоке;

3) это Владивостокский рабфак (Рабочий факультет), куда я тоже думаю попасть и куда мне больше всего хочется попасть, потому что я, кроме содержания и квартиры, буду еще получать 24 рубля золотом.

Не знаю, куда удастся попасть.

Ну, пока до свидания, твой Б. Алёшкин. Крепко целую тебя и Костика.

P. S. Записку, приложенную здесь, пожалуйста, передай Диме Степанову и кланяйся всем знакомым и моим товарищам. Проси их мне писать. Между прочим, мой папа только нач. Мобилизационного Отделения».

Однако в то время в селе Шкотово, как и на всём Дальнем Востоке, не всё обстояло так красиво и просто, как это вначале показалось Боре, и, хотя в письме дяде он об этом и не писал, следует все же рассказать.

Через несколько дней после приезда Бориса в Шкотово произошло событие, которое подтвердило только что сказанное нами.

В это время семья Алёшкиных квартировала в доме Писновых, занимая две маленькие комнаты и крошечную кухоньку. Для шести человек, из которых теперь состояла семья Якова Матвеевича, эта квартира была мала и очень неудобна. И если младшие ребятишки спали на одной солдатской кровати вдвоем в той же комнате, где на такой же койке спали и родители, то Люся и Борис-большой должны были спать вместе в другой комнате, причем последнему пришлось спать на полу, так как вторую кровать в эту комнату втиснуть было невозможно. В ней ведь стоял еще и обеденный стол.

Получив известие о предстоящем приезде старшего сына, Алёшкин добился разрешения поселиться в той же казарме, в которой размещался и военкомат.