Михаил Девятаев - Полет к солнцу

Я присматривался к товарищам, расспрашивал их, еще не раскрывая до конца своих соображений.

* * *

В лагере произошли изменения: почти всех молодых эсэсовцев забрали с острова на фронт. В роли вахманов мы увидели сутуловатых, пожилых людей. Старички к нам начали относиться мягче, осмотрительней, хотя в бараках продолжалась та же зверская жестокость.

Наш блоковый по прозвищу Вилли Черный превосходил многих своих коллег в изощрениях над заключенными. Именно в эти дни нам выдали новые покрывала в клеточку - синее с белым, и это послужило для Вилли Черного поводом к убийству нескольких заключенных. В барак притащили две доски, поставили их с двух сторон нар, по ним мы должны были выравнивать постели. Если оставались на ней бугорки, Вилли Черный хохотал от удовольствия, а "виновного" выводил во двор и обливал холодной водой.

Каждый вечер, когда блоковый начинал развлекаться, мы убегали из бараков к месту встреч. Жестокости делали пленных более решительными. Дрожа от холода на морском ветру, мы приняли не одно решение: свести участников заговора в одну команду, наладить хорошие отношения с вахманом.

Из лагеря забрали и собак - их согнали в одно место, и мы видели, как за проволочной оградой специалисты тренировали овчарок бросаться под танк. Без собак стало легче и будто просторнее... Пора было действовать.

Сколачивание бригады для побега требовало от каждого участника отваги и личной жертвы. Но стоит ли рисковать именно теперь?

Эта проблема была решена за один день. После истязания найденного в фюзеляже самолета беглеца и разъяснений коменданта - "расстреляем всю команду, из которой убежал один: пять слева, пять справа и в строю каждого десятого" - я задумался над тем, хватит ли смелости у всех товарищей идти на смертельную опасность? Вопрос этот был не праздным. И когда мы в условленный день протиснулись к Соколову, который собирал желающих идти работать на аэродром, среди нас не оказалось Ивана Кривоногова.

Соколов вместе с охранником, низеньким, худым старичком в длинной шинели, повел нас на широкое поле аэродрома. Впереди шел Соколов - он подавал команды, следил за порядком в строю, чтобы мы надлежащим образом приветствовали всех встречных эсэсовцев. На некотором расстоянии впереди шел немец-прораб, он же бригадир, дававший рабочим задания и определявший точное место работы каждому. Замыкал нашу небольшую колонну вахман.

Стоял утренний полумрак, дул острый морской ветер. Закутанные в шарфы, платки, обмотанные бумажными мешками и лохмотьями, шли мы тесной группкой. Это было настоящее летное поле, на которое я раньше не имел права ступить ногой.

Я всматривался в сумерки, старался определить, где мы, далеко ли от стоянок самолетов. И вдруг: чах-чах! Пламя из патрубков. Свет прожектора рассекает тьму и выхватывает из нее длинный ряд самолетов. Я едва не остолбенел. Вот где они, совсем рядом, боевые, готовые к полету "юнкерсы"! Загудели моторы. Мы шли дальше к ангарам, на которые только вчера чьи-то самолеты сбросили бомбы.

И сразу улетучились из моей головы все соображения предосторожности - я увидел самолеты, готовые к полету. Я шаркал долбленками, а рука уже искала в сумке железку. Испугавшись такого "заскока", я начал кусать губы.

- Не знаешь, почему нет Ивана? - обратился ко мне Соколов.

- Не знаю, - ответил я.

- Я разговаривал с ним, - проговорил Михаил Емец.

- Почему же он крутит?

- В слесарной мастерской теплее, чем здесь.

- Конечно.

- Я тоже виделся с ним, - отозвался Дима.

- Подтянись! Раз, два, три! - грозно скомандовал Соколов.

Наша бригада в этот день поправляла поврежденный бомбой капонир защитное сооружение для самолетов. Он имел два выхода: один широкий передний, через который выкатывался самолет, и задний - тыловой, узкий. За капониром лежал лом от поврежденных бомбами машин. Там же валялись каркасы сгоревших при бомбежках самолетов, кабины, узлы, изуродованные, разбитые в авариях. Когда мне удалось проскользнуть через тыловой выход, я понял, какую ценность для меня и всей нашей группы представляют эти обломки: по ним я мог познакомиться с некоторыми приборами и средствами управления самолетом.

Это открытие было важным приобретением для меня в первый день работы на аэродроме. Когда я сказал о нем Соколову, он схватил меня за руку выше локтя и так ее сжал, что я умолк.

- Ясно! - горячо шепнул он мне.

Подходило время обеда. Мы ожидали, когда привезут нам "зупу". Не заставят ли отсюда идти к баракам? Но нет, движется повозка с бидонами. Разлили суп в наши котелки, и заключенные, кто где, пристроились на земле, бережно держа в ладонях свой паек. Вахману выдали обед отдельно, а бригадир пошел в столовую.

Наш вахман, с которым сегодня мы впервые вышли на работу, исполнял свои обязанности так же четко и строго, как и другие, и никто из нас не рассчитывал, не ожидал чего-то большего, чем разрешалось до сих пор. Новый вахман не вмешивался в нашу работу, он стоял в стороне, потирая замерзшие руки, изредка курил сигареты. Когда же ему привезли обед, он вошел в капонир, положил на землю винтовку, расстелил перед собой полотенце и принялся совсем по-домашнему обедать. Увидев, что мы проглотили свою еду, вахман подозвал к себе Соколова и что-то сказал ему. Владимир подошел к нам:

- Вахман разрешает развести костер. Может быть, у кого есть что-либо испечь или сварить - пожалуйста, он не запрещает.

Значит, наш новый вахман - человек бывалый, знает, что у нашего брата иногда бывает при себе сырая картошина, подобранная кость, редька. Нам действительно самым необходимым бывает огонь - поварить косточку и выпить тепленького бульона, согреться.

Вскоре в нашем капонире запылал костер. Одни кипятили воду в своих котелках, другие держали ладони над пламенем. Среди полосатых фигур была и сутуловатая спина в шинели. Мы смотрели на нашего нового вахмана с благодарностью.

А я в те минуты, обойдя костер, посмотрел на старческую спину вахмана, на его худой затылок, который виднелся из-под воротника, и впервые подумал: возможно, придется, убить его ударом по голове.

* * *

Мимо нашего капонира то и дело пробегали быстрые, проворные "мессершмитты", к которым я был особенно неравнодушен; подкатывались к старту тяжелые, длинные, с мощными моторами "юнкерсы". Теперь я мог рассмотреть их вблизи, а иногда я так их провожал глазами, что летчики, сосредоточенно глядя вперед, замечали меня, застывшего на стене капонира, на миг поворачивали ко мне свое лицо.

Чего ты, мол, вытаращился? Все равно ничего не смыслишь в машине!

Вдруг на аэродроме поднялась тревога. На край бетонки помчались машины, люди. Приказывают и нашей команде поторопиться туда же. Забираем лопаты, котомки, шагаем в строю. Соколов впереди, вахман сзади. Подгоняет любопытство. Проходим там, где никогда не бывали, - между самолетами. Владимир ведет нас Напрямик, будто старается для них, а я воспринимаю его маршрут по-своему. Все увиденное пригодится.