Михаил Девятаев - Полет к солнцу

Он бросился прочь, чтобы не стать первым свидетелем уголовного дела. Но только оказался за капониром, как ему навстречу выбежали механик и моторист улетевшего "хейнкеля". Они с криком и бранью напали на прораба:

- Кто разрешил подводить пленных к самолетам? Головы рубить вам, гражданские слизняки!

Сюда уже мчались машины, полные вооруженных солдат и собак.

Да, яма, куда сбросили убитого вахмана, была заготовлена и прикрыта уже давно. Железка, "груша", какой-то примитивный тесак. Вон какая организация! В капонире все переворачивали, собирали вещественные доказательства для следствия. Техники и летчики "хейнкеля" смотрели на это полными ужаса глазами.

Комендант лагеря подъехал с целым отрядом охраны. Офицер из штаба войск СС, увидев запыхавшегося, посиневшего от холода коменданта, гаркнул:

- Кто выкрал "хейнкель"?

Комендант онемел, он почувствовал, как у него дергается нижняя челюсть:

- У ме... у меня среди заключенных летчиков не было.

- Мешок с трухой! - услышал он в ответ.

А спустя некоторое время - наш самолет в эту пору уже приземлялся - в лагере ударили сбор, заключенных вывели на аппельплац.

Охранники бегом гнали свои команды с работы, выталкивали прикладами из помещений немощных и больных. Все должны стоять в шеренгах.

Зарудный и Владимир пришли на плац вместе со всеми сапожниками, портными, стиральщиками. Большинство из них знали Девятаева и его товарищей и уже догадывались, почему стреляли зенитки.

Тысячная толпа волновалась, клокотала, гудела, сжималась в клубок от холода. Из уст в уста передавались подробности виденного на аэродроме. Побег на "хейнкеле" стал известен каждому заключенному.

Приказали строиться в ряды. Кто-то пустил слух, что будут расстреливать каждого десятого, поднялась паника. Никто не хотел быть в шеренге десятым. Толпа никак не разбиралась в ряды. Комендант приказал стрелять прямо в нее.

Упали убитые и раненые, их оттащили с плаца. Началась проверка.

А в бараках шел обыск. Грохот, пылища, беспорядок во всех блоках. Искали оружие, бумаги, следы заговора. Охранники вспарывали матрацы, подушки, разбивали ящики от посылок, ковырялись в каждом закоулке.

После этого было приказано переселить заключенных так, чтобы ни у кого не было старого соседа. Если во дворе будут стоять или идти трое или даже двое вместе, по ним стрелять из пулеметов.

Загнаны в бараки люди, закрыты все окна и двери. В лагерь прибывает высокое начальство.

Владимир, Зарудный, Лупов, которого вытащили с перебинтованным лицом, сидели каждый отдельно в своих бараках, и им казалось, что на дворе ночь. Ждали, что вот-вот наша авиация ударит с неба по этому острову-лагерю, и стены, проволока, ограждение упадут и наступит свобода.

Охранные войска боялись какой-либо неожиданности, связанной с побегом большой группы советских военнопленных. Боялись расплаты.

Эта расплата придет позже, после великой победы. А пока коменданту и военным аэродрома достанется от рейхсмаршала Геринга. Он приехал на остров Узедом без предупреждения, примчался сразу, как только доложили ему о побеге советских военнопленных.

Черный лимузин "мерседес" зло зашипел своими жесткими шинами по бетонке подъездных дорожек аэродрома.

Командир части предстал перед маршалом с бледным, обескровленным лицом и, вытянув на "хайль" руку, начал быстро рапортовать. Геринг ответил ему небрежным жестом и, подойдя к нему вплотную, схватил за отвороты френча. Притянув к себе, закричал истерически:

- Вы дурак! Кто вам позволил брать советских летчиков в команду аэродромного обслуживания?!

Гарнизон ждал наказаний. Но маршал пока что угрожал только кулаками и словами, Придя к летчикам, он смотрел им в глаза - для этого он и разъезжал по аэродромам, чтобы "смотреть в глаза", и плевал словами:

- Вы - поганцы! У вас из-под носа пленные угнали бомбардировщик. Вшивые пленные! Вы за это все поплатитесь.

Геринг неистовствовал, не позволял никому рта раскрыть в свое оправдание.

- Попридержите свой язык за зубами! Все вы - пособники беглецов! - и снова к командиру части: - С этой минуты вы, майор, лишены своего поста и разжалованы в рядового. Вы и ваши никчемные летчики еще почувствуете мою руку. Прежде чем зайдет солнце, все вы будете расстреляны. Я сам проведу над вами военный суд...

И действительно, началось немедленное расследование обстоятельств побега. Высший офицер эсэсовских войск, группенфюрер Булер, прибывший с маршалом, допрашивал сам. Он сорвал с плеч коменданта лагеря погоны, орденские колодки и объявил его отданным под суд военного трибунала. То же самое досталось нескольким солдатам из охраны лагеря и части.

Всех арестованных посадили в автобус, которым перевозили заключенных. На командира наложили домашний арест.

Помилован был только один летчик с "фокке-вульфа", который догнал "хейнкеля" над морем. Истребителю нечем было стрелять по "хейнкелю", он погнался за ним сразу после возвращения с боевого задания. На "фокке-вульфе" не было ни одного патрона...

Провалившись в свой "мерседес", рейхсмаршал крикнул шоферу:

- Гони! Вези меня подальше от этой навозной ямы!

На следующий день военный трибунал вынес приговор коменданту лагеря: "Расстрел!" Машина с решетками на окнах повезла его в "неизвестном направлении" так быстро, как возила пленных.

* * *

По мелькавшим вдали среди деревьев фигурам мы поняли, что вокруг нашего самолета что-то происходит. На дороге остановилась автомашина, из нее выпрыгнули солдаты и рассыпались по местности.

Мы уже приготовились к последнему бою. Но где враг? Пусть подходит!

Еще раз стукнул автомат в лесу. Вот-вот начнется...

Ожидание и холод сковывают руки и ноги. Ждем.

Кто-то предлагает написать о перелете записку.

Все согласились. Развернули карту и на ее обороте под диктовку всех один из нас написал: "Мы, десять советских граждан, находясь в плену на немецком острове Узедом, подготовили побег и 8 февраля 1945 года убили вахмана, переодели в его форму нашего товарища и захватили немецкий самолет, поднялись на нем с аэродрома, нас обстреливали и преследовали. Посадили самолет в неизвестном месте. Если нас будут окружать немцы, будем сражаться до последнего патрона. Прощай, Родина! Наши адреса и документы убитого вахмана при этом прилагаем".

Все расписались. Письмо с документами спрятали под крылом "хейнкеля".

Я возвратился к пулемету в кабину стрелка-радиста. Отсюда мне было видно далеко, и я стал замечать, что какие-то люди бегут к самолету. Они приближались и не стреляли. Наши? Мы не были уверены в этом. Но если они по нас не стреляют, то зачем же я держу пулемет, нацеленный на них? Ствол пулемета поднял вверх. Пусть видят, что мы не враги.