Владимир Меншуткин - Как невозможно жили мы

Где Кузьмич?

Тел, конечно, в Шапках. Я думаю, что это довольно безопасное место. Как маленькая Маша?

Увидишь Юрку – целуй его от меня.

Тебя крепко целую и люблю, милелй Котик.

Так подкатывает к горлу, что не могу больше писать.

Как это страшно-страшно. Одна с больным ребёнком.

Рокочут самолёты весь день.

Лёля.»

Это письмо было последним. Через несколько дней в Киев вступили немцы.

Первые дни войны Николай Кузьмич жил, как и раньше, в своей квартире на Мошковом переулке и ходил на службу в педагогический институт им. Герцена на Мойке.

Тяжело было проходить через мост около Капеллы и видеть человеческое горе. Там был устроен призывной пункт Толпы людей. Жёны и матери пришли проводить своих близких. Стоят вереницы грузовиков. На них призванные уезжают в свои части.

Пришла повестка и Николаю Петровскому: явиться к 12 часам на следующий день.

Первое, что он подумал:

– Ещё можно съездить в Шапки, к своим – проститься.

Он успел на последний поезд. Увидев его, Катя сразу всё поняла. На всю жизнь запомнил он эти несколько часов, проведённые с Катей до первого утреннего поезда. Сколько раз прежде он бывал в унынии от её холодности. А тут она была сама нежность. Столько внимания, ласки увидел он в эту ночь. Он не поверил, что это любовь. Это была боязнь за человека, который всё же близок, который составляет её семью, которого Бубик называет «папа, паськин и даже пуська». Это была тревога за их будущее. Но он был ей благодарен.

Когда на рассвете Николай встал, Анна Максимилиановна уже ждала его с готовым завтраком. Видно, не спала всю ночь. Прощаясь с отцом, Николай старался быть сдержанным, но у Космы Павловича навернулись слёзы. Николай с Катей уехали в город. Анна Максимилиановна проводила их до платформы.

Юрий Аркадьевич вырвался с завода и пришёл к 12 часам на призывной пункт, чтобы поддержать их.

Николай сдал паспорт, повестку, военный билет. Его не задержали. Он числился – как человек с научной степенью и званием, но не обучавшийся военному делу – «начальствующий состав, 24 категория, преподаватель военных учебных заведений и военных академий, интендант 2-го ранга»:

– Таких, как вы, мы пока не призываем.

В тот день тревоги окончились. На обратном пути все трое зашли в кафе-американку, выпили кофе с пирожными.

Потом Николай не раз получал повестки. Однажды он шёл в военкомат, опаздывая. Навстречу ему – доцент их Института Владиславлев. Идёт с коробкой конфет. Сияющий Владиславлев нёс её домой: «не взяли». Николай Кузьмич пришёл в тот день в военкомат вместо 9 часов утра к 12. И ему спокойно сказали:

– Вы опоздали. Комплект в школу административно-хозяйственного состава уже набран. Вы свободны.

На всякий случай Николай приготовил рюкзак с полотенцем, мылом, носками, бельём, бритвенными принадлежностями и другими вещами.

– Пусть лежит. Если будут отправлять, сразу можно взять и не забыть чего-нибудь нужного.

Но этот «случай» прошёл мимо Петровского. В 1941 году ему уже исполнилось 40 лет.

Юрий Аркадьевич получил повестку ровно в тот день, когда окончился срок его брони. Это было воскресенье, и он не мог пойти на завод – продлить бронь. Вот такая неприятность.

Оказывается, он числится артиллеристом, командиром запаса. Теперь ему предписывается в тот же день отбыть в Белосток в зенитную батарею.

Юрий Аркадьевич позвонил Николаю. Тот сразу же приехал к нему на Васильевский. Они вместе сложили всё необходимое в чемодан и поехали на Витебский вокзал.

Толпы призывников, отъезжающих в армию. Взять билет и сесть в поезд нет никакой возможности. Военный комендант вокзала, охрипший и одуревший, говорит, что сегодня могут уехать только лица высшего командного состава. Все остальные поедут завтра.

– Так вы распишитесь, поставьте штамп на повестке, что я явился.

– Никаких штампов и отметок я никому ставить не буду. Завтра поедете.

– Этак и под трибунал с ним попадёшь за дезертирство. Я лучше поеду без билета. Воткнусь как-нибудь на подножку и поеду. Так спокойнее.

– Нет, Юра, не делайте этой глупости. Это сама судьба. Все знают, что поезда переполнены и обвешаны снаружи. Ничего вам не будет. Завтра вы с самого утра поедете на завод и всё оформите. Сейчас ехать в Белосток при таких условиях абсурдно.

– Вы, конечно, правы, но я боюсь, как бы не было неприятностей.

– Ничего не будет. Ведь если что, то завтра вы и поедете.

С неохотой, но всё же Юрий Аркадьевич согласился.

На следующий день в понедельник Николай Кузьмич сидел в своём кабинете в учебной части Института. Он перебирал дела диссертантов. Директор распорядился уничтожить – сжечь – все списки и документы.

Весь город жжёт архивы и дела. Тучи жжёной бумаги как дождь сыплются с неба и устилают тротуары и мостовые.

А у Николая Кузьмича всё в таком идеальном порядке. Всё подшито, пронумеровано. У него ни одна бумажка не пропадёт. Любую справку можно навести моментально. Недаром его так ценят как учёного секретаря. Прежде всего, нужны аккуратность и любовь к делу. А в каком виде он принял все это пять лет назад. Была полная неразбериха. А сейчас – приятно посмотреть.

– Да. И вот приходится сжигать. Тут печку топить несколько дней.

Почему-то Николаю было нисколько не жаль ни бумаг, ни своего труда. Сказано – сжечь, пускай горит.

Он ждал телефонного звонка. Он вскакивал каждый раз, когда звонил телефон, но это было всё не то. Неужели он не позвонит?!

Юрий Аркадьевич обещал позвонить в любом случае, во что бы то ни стало.

Николаю легче было допустить мысль, что в армию возьмут его самого, чем то, что Копочка (так детским именем звала обожаемого брата Катя) уедет в эту зенитную батарею под Белосток. Там же такой котёл. Это же верная смерть. Неужели ему не продлили бронь!?

Наконец, раздался долгожданный звонок. Очень весёлым голосом Юрий Аркадьевич сообщил, что всё устроилось. Договорились, что сразу после работы Николай Кузьмич отправится к ним на Васильевский.

Вот, что рассказал Юрий Аркадьевич.

«Начальник отдела “найма и увольнения”, а, кроме того, и начальник “спецчасти” на нашем заводе, товарищ НН – орденоносец, всем известный герой гражданской войны. Он, не задумываясь, поехал со мной прямо в военкомат:

– Нужно освободить товарища Болдырева!

– Нельзя! В переживаемое страной время ходатайства от учреждений способствуют уклонению, – начал плести ему в ответ начальник мобилизационного отдела, военный чиновник с двумя “кубиками” [3] В то время знаки различия, форма, названия армейских чинов были не такими, как сейчас. Современные чины, погоны и знаки различия ввели в середине войны 1941-45 годов. .