Array Сборник - Непрерывное восхождение. Том 2, часть 2. Сборник, посвященный 90-летию со дня рождения П. Ф. Беликова. Письма (1976-1981)

Лично я эти «сомнения» отбрасываю именно потому, что не возвожу страдание выше причинно-следственной закономерности, кого-то поучающей, а кого-то и ожесточающей. Не могу признать за страданием даже роль «искупителя». По моему разумению, любое зло может быть «искуплено» только добром. Вместе с тем, как мне представляется, у страдания есть своя «мера оправдания», которая возводит страдание на необыкновенную высоту духовного плана. И эта «мера оправдания» – Жертва. Величайшей Жертвой держится мир, а любой, даже малой, жертве обычно сопутствует страдание. И вот перед страданием, которое вызвано Жертвой, я низко склоняю голову и считаю его проявлением Божественного в человеке. Суть Жертвы достаточно выявлена в Евангельских текстах. Как [в] притчах, так, безусловно, в самом земном Пути Христа. Причем Христос не был аскетом и не проповедовал аскетизм. Его удаление в пустыню – это подготовка к Битве и сама Битва. Битва, которая должна служить человечеству высоким примером борьбы с самим собой. Вспомнились сейчас строки одного интересного поэта и человека (между прочим, сына пресловутого Б. Савинкова):

Вот подобное «опустошение», очищающее от суеты сует для того, чтобы принять Зов Бытия и чтобы следовать этому Зову, не отягощая себя земными побрякушками, – мне понятно. И я не нахожу противоречия между «опустошением» и «новым наполнением», между «приять все» и «ничем не обольщаться». В этом и заключается понятие «живая жизнь». Всегда ли к этому приводит страдание? Не думаю. Человек может страдать и терзаться из зависти, из ревности, из тщеславия, но в Жертве – всегда обновление и утверждение Жизни.

Это примерно те мысли, с которыми мне хотелось поделиться с Вами после затронутой очень коротко в беседе с Вами темы страдания и аскетизма.

Относительно Пондишери боюсь говорить что-либо конкретно. Я допускаю, что Вы получили бы там многое из того, что Вам действительно нужно, в том числе и относительно практики каратэ. Научная трактовка всех проблем йоги должна найти место в нашей жизни, и я уверен, что обязательно найдет в не так[ом] уж [далеком] будущем. Другой вопрос – как именно осуществить поездку. Чтобы обосновать ее именно научными целями, необходимо действовать через какие-то научные учреждения. Индивидуальное обращение, боюсь, результатов не даст. И тут у Вас наблюдается сейчас нечто вроде «заколдованного круга», т. е., с одной стороны, нежелание связывать свою деятельность с соответствующими организациями и, с другой, – невозможность обойтись без них.

Простите мне, если я ошибаюсь, но мне кажется, что «заколдованный круг» не разбит Вами еще и внутри себя. Мне кажется, что Вы стоите (может быть, теперь это уже позади?) на границе двух возможностей: вырваться за пределы своего «я» (в том смысле, как я пишу на стр. 2) или до конца погрузиться в свое «я». И выбор Ваш еще не склонился (может быть, теперь уже склонился?) ни в ту, ни в другую сторону только потому, что Вы этой границы или вообще не ощущаете, или считаете не особенно существенной. По моему мнению и житейскому опыту, не решив для себя этого вопроса, не разбив этого «заколдованного круга», Вы одинаково будете чувствовать себя на распутье как в Ленинграде, так и в Пондишери. Тем более что ведь и Шапошникова смогла ознакомить нас в своих книгах только с некоторыми аспектами тамошней жизни, причем аспектами чисто идеологического порядка. Я вырос и жил в другой общественной структуре, чем Вы, и хорошо знаю ее теневые стороны и, не в порядке «запугивания», а просто информации, должен предупредить Вас, что именно «житейская сторона», вплоть до «работы на стройке», решается там далеко не идиллически. Особенно если Вы окажетесь на «индивидуальном», а не на официальном положении, как, например, та же Шапошникова. Вам придется испытать нечто совсем иное, чем испытывала она, и это «нечто» может обернуться тем, что не только к «практической йоге», но и к обычной стройке в Пондишери Вам будет не подойти. Не скажу, что это обязательно должно случиться, но этого нельзя сбрасывать со счета.

В уверенности, что контакты наши еще продолжатся, от всего сердца желаю Вам всего самого, самого светлого.

Большой привет шлет Вам Галина Васильевна.

Душевно.

Дорогая Нинель Максимовна,

Бесконечно признателен Вам за письма и копии с документов. По русскому периоду с последними у меня туговато. Ведь поблизости у меня архивов нет, с архивными материалами некоторых московских и ленинградских архивов и старыми изданиями я знакомился, но, признаюсь, в большой спешке и переписать для себя не мог.

Между прочим, в ЦГАЛИ имеется именной фонд Рериха. Когда его открыли, он был довольно беден. В 1972 году я сдал туда шесть или семь писем Рериха ко мне (конец тридцатых годов). Уже после этого, вероятно, были переданы туда письма к Тенишевой. Возможно, что имеются и другие пополнения.

Архив Пушкинского дома меня зело интересует. Там должны быть письма Н. К. к сестрам Шнейдер (племянницам востоковеда Минаева), до этих писем надеюсь добраться. Есть там и другие документы по Рериху.

«Встречи с прошлым» [4] «Встречи с прошлым» – серия сборников РГАЛИ, где регулярно в популярной форме публиковались архивные документы. я выписал «книга – почтой», но не уверен – получу ли. Если не придут, то буду тревожить Нечаева, я с ним знаком. Выписки из «Весов» [5] «Весы» – литературно-публицистический журнал, издававшийся в России в начале ХХ века. у меня нет. Больше всего у меня материалов по зарубежному периоду, в том числе обширная переписка с Прибалтикой, начиная с двадцатых годов. Много и различных зарубежных публикаций, а также неопубликованных очерков из цикла «Моя жизнь». Есть интересные биографические данные из писем ко мне Святослава Николаевича. Именно он впервые указал мне и на знакомство Н. К. с Дорджиевым. Думаю, что Л. А. Мандрыкина или всего не знала, или подзабыла. Учился Дорджиев в Лхасе, да и табуны гонял, вероятно, в Тибет, а не в Турцию. Он пользовался большим доверием далай-ламы и сопровождал его из Лхасы в Монголию, когда тот бежал от англичан. В Париже Дорджиев был позднее и, похоже, с дипломатической миссией. Вообще – личность чрезвычайно интересная. Опасаюсь, что его архивы, так же как и основные ценности буддийского храма, [6] Речь идет о буддийском храме в Ленинграде. над которым он одно время шефствовал, – безвозвратно пропали. В буддийском храме я был в шестидесятых годах, после того как его освободило военное ведомство и передало Академии наук. Инициативу в это[м] проявил еще Юрий Николаевич Р[ерих], он предполагал организовать там востоковедческий филиал. Часть имущества храма еще сохранилась и находится в фондах Казанского собора.