Юрий Соколов - Время святого равноапостольного князя Владимира Красное Солнышко. События и люди

Рождение от святославовой наложницы Малуши Любечанки в деревне Будятине ребенка, нареченного впоследствии Владимиром, прошло незаметно. Да и где это Будятино – никто не знает: то ли на Волыни, то ли в земле радимичей, где-то на реке Сож, то ли где-то под Псковом. Даже сама мудрая Ольга, наложившая, как свидетельствует Никоновская летопись, опалу на свою ключницу «за прелюбодейство», не могла предположить, какое грандиозное будущее у новорожденного. Что именно этот никем, кроме матери, не желаемый ребенок станет подлинным продолжателем дела своей великой бабки, что именно он определит на века исторические судьбы народов Восточной Европы. Рождение Владимира прошло незамеченным современниками. Но это рождение с полным основанием следует отнести к событиям огромного исторического значения, никак не меньшим, чем прочие, имевшие место в середине X столетия.

Начало истории того, кто в значительной степени определил на века судьбу восточнославянских народов, погружена в те времена, когда конфедерацией племен, раскинувшихся с севера на юг от Ладоги до Днепровских порогов, известной как Киевская Русь, управляла княгиня Ольга. Ко времени рождения Владимира она была вдовой минимум уже лет десять. Ее супруг, князь Игорь Рюрикович [8] Происхождение Игоря от Рюрика часто подвергается среди ученых сомнению, однако они основаны исключительно на критике летописного текста. Автор книги посчитал в данном случае возможным упростить подход к вопросу и признать Игоря сыном Рюрика условно – прим. ред. , с которым они прожили вместе долгих более чем сорок лет, погиб в Древлянской земле. Предание, отлитое в завершенную летописную форму Нестором, возлагает вину и на самого князя, искусившегося возможностью повторного сбора дани, и на его дружину, жаждавшую легкого и незаконного обогащения, и, естественно, на самих древлян. В неразумность многоопытного князя, всю свою жизнь совершавшего полюдье и в совершенстве знавшего все сопряженные с ним традиции и обычаи, верится слабо. Скорее всего, Нестор попытался скрыть истинную причину трагедии, суть которой в глубоком политическом кризисе Руси.

В этом кризисе проявилось многое, прежде же всего, опасно обнаружившаяся слабость власти варяжской военной элиты из-за неразрешимости противоречий между варягами, русами и многочисленными славянскими племенами [9] Автор книги считает варягов, русов и славян подвижными в своем значении этнонимами. На X – начало XI века варяги, по его мнению, представляли собой скандинавов, наемников в Восточной Европе и прежде всего на Руси; русы – уже осевших на Руси выходцев из Скандинавии, но еще не смешавшихся со славянами – прим. ред. . Противоречия стали тем более очевидными, в свою очередь, из-за обострившегося противостояния между Византийской империей и Хазарским каганатом, в жернова непримиримой политики которых попала Русь, чья государственность была весьма недолгой, условной, связанной «на живую нитку». Варягам, захватившим власть и в Новгороде, и в Киеве, удалось связать самодостаточные племена соблазнами торгового транзита от Балтики до сказочно богатого Константинополя. Образованная в 882 году конфедерация ничем более не цементировалась. Сам же транзит, а вместе с ним и зыбкое единство, оказался крайне уязвим из-за того, что низовья Днепра находились в контролировавшихся хазарами степях, в то время как смысл транзита был в торговле с византийцами. Из-за невозможности примирить (в интересах Руси) Византию и Хазарию погиб князь Олег, а спустя тридцать три года погиб и Игорь. Ход истории требовал от варягов либо отказаться от «Русского проекта», либо определиться с внешней и внутренней политикой. Определиться с внешней политикой – значит сделать выбор между Православной империей и Иудейско-тюркским каганатом; сделать выбор между христианством и иудаизмом, в конечном же счете, сделать выбор между христианством и язычеством. Определиться с внутренней политикой – значит начать настоящее строительство государства, и здесь, прежде всего, снять болезненные противоречия между варягами, русами и славянами, провести возможно более быструю и безболезненную инкорпорацию их элит, что было условием завершения этногенеза. Надеяться на то, что эти кардинальные реформы совершит старый князь Игорь, не приходилось, так как он воплощал (можно сказать персонифицировал) старые времена и порядки. Необходимость реформ требовала и появления новых лидеров, в которых сочетались бы и решительность, и преемственность, и авторитетность во всех находившихся на грани конфликта этнополитических группах.

Именно княгиня Ольга и стала таким лидером. Каким образом она оказалась приемлема для самых разных слоев населения Руси – этого мы никогда не узнаем, источники молчат о большей части жизни той, кто с 945 года стала правительницей Руси, и кто впервые стала сознательно, последовательно и упорно воздвигать монументальное здание Древнерусского государства. Одно можно сказать совершенно определенно: Ольга была политиком универсальным, обладавшим умом глубоким, хватким, проницательным, политиком тактически гибким, но и способным к стратегическому мышлению, политиком, имевшим характер мощный и властный, далекий от сентиментальности, цельный и заразительный. Господь дал Ольге долгую жизнь и привел ее на вершину власти в том возрасте, когда, казалось бы, очевиден был ее закат, когда вместе с умножением опыта истощаются душевные и физические силы, утрачиваются желания и острота восприятия. Однако же в Ольге мы не видим на 945-й год никаких признаков увядания, так как более двадцати лет она будет властным кормчим страны, направляя ее в будущее.

Первое упоминание Владимира в летописи, впрочем, и относительно развернутое, относится к 970 году. Княгини Ольги уже не было в живых, и Нестор с искренней патетикой о ней говорит: «Она первая из русских вошла в Царство Небесное, ее и восхваляют сыны русские – свою начинательницу, ибо и по смерти молится она Богу за Русь». Сын ее, Святослав Игоревич, как это часто случается у великих государственных деятелей, наследником ее дела не стал.

Отношения Ольги и Святослава драматичны, а последствия их едва не стали для Древнерусского государства трагическими.

Очевидно, Святослав, учитывая варяжские традиции того времени и то, что на момент его рождения княгине было более пятидесяти лет, являлся приемным сыном Ольги. Имелись ли у Ольги родные дети от Игоря – неизвестно, но, в любом случае, до 945 года никто из них не дожил. Имелись ли иные братья у Святослава – опять же ничего не известно, хотя и логично предположить их существование. Причина, по которой десятилетний сын семидесятилетнего Игоря стал формально наследником верховной власти на Руси, непонятна [10] Впрочем, есть и параллель: сам Игорь, родившийся, очевидно, в Эйвоне, так же был «поздним ребенком» Рюрика Фрисландского и уже в Новгороде остался сиротой так же в десять лет – прим. авт. Вследствие господствующих в историографии сомнений относительно действительных родственных связей между Рюриком и Игорем место рождения последнего обычно не указывается – прим. ред. . В отношениях Ольги и Святослава с самого начала прослеживается какая-то тайна, недосказанность и напряженность. Ольга фактически до реальной власти Святослава не допускала, предоставляя ему право выступать в роли военачальника, т. е. имея власть военную, сын Игоря не имел власти политической. Когда же Святослав остался полновластным хозяином Руси, оказалось, что собственно Русь его не интересует и ее судьбой он вовсе не озабочен.