Александр Формозов - Александр Николаевич Формозов. Жизнь русского натуралиста

Между двумя названными публикациями надо поместить заметку “По дороге (из поездки в Арзамас)” 1906 года – прямой отклик на первую русскую революцию. Николай Елпидифорович едет из Нижнего на родину по недавно проложенной железной дороге. Зима, заносы, поезд стоит на станциях по часу и больше. Автор наблюдает за пассажирами и видит, как “отравляется деревня черносотенной литературой. Белознаменный “алатырь” привез на станцию целые кипы черносотенных газет “Русское знамя”, “Вече”, “Минин” и др. и вкупе с товарищами раздает бесплатно газетки крестьянам”. С удовольствием пишет Николай Елпидифорович о том, как молодой крестьянин “демонстративно рвет на мелкие куски газету и обрывки бросает по ветру. – “Людей морочат” – замечает он и, насупившись, отходит в сторону” [17] Н.Ф-ов. По дороге (из поездки в Арзамас) // 25-ХП-1906, № 352. . Кому симпатизирует корреспондент газеты, совершенно ясно.

Но в “Пасхальной ночи” прорывается нечто другое. Конечно, героя ее нельзя отождествлять с автором, но размышления Игнатьева показательны: “Благодаря усердию партий, свобода наиболее беспокойными элементами населения была понята как разнузданность, как право хватать всякого за горло, брать безнаказанно чужую собственность. Наиболее спокойные уравновешенные люди, благодаря неожиданному натиску оголтелых бесшабашных проповедников превратно понятой свободы, растерялись и утратили веру в пользу и даже в самую возможность свобод. Потерялась в массе населения та золотая середина, то правильное понимание переживаемого момента, которые были так необходимы для дружной плодотворной работы на пользу убитой, потрясенной войной родины. Подстрекаемые партийными людьми крестьяне потеряли свой обычный простодушный облик” [18] Н.-ов. Пасхальная ночь, с. 373. . Это достаточно точная передача настроений, охвативших определенные слои интеллигенции после революции 1905 года.

По-моему, перелом произошел тогда и в мировоззрении Николая Елпидифоровича. Его ранние статьи печатались в 1901-1907 годах в самой большой нижегородской газете “Волгарь”, издававшейся С.И. Жуковым (отцом археолога Б.С. Жукова). Позднее ни одной строчки Формозова в этой газете мы не находим. Времена изменились. Рассказы о жизни деревни уже не так интересовали читателей. Тут публикуются теперь Н. Агнивцев, А. Грин. Серия статей Н.Ф-ова появилась в 1911 году в “Нижегородской земской газете”. Они, на мой взгляд, иные, чем прежние. Это две сказки “Березка” и “В лесу” (характерно, что в те же годы сочиняли сказки М. Горький и Е. Чириков). Прекрасна природа, страшен вторгающийся в нее человек, губящий красоту в все живое – таков смысл сказок [19] H.-ов. Березка (сказка) // НЗГ, 1911, № 17, с. 478, 479; Н.Ф-ов. В лесу (сказка) // НЗГ, 1911, № 50, с. 1378, 1379. . Очерк “Фадя (из народных поверий и суеверий)” посвящен забитому туповатому мужику. Заканчивается он словами: “и много, много, целый непочатый угол таких “Фадей” живет на родной Руси. И будут жить эти Фади – полуязычники, полудикари – до тех пор, пока свет образования широкой волной не вольется в народную массу, не осветит темных мест нашей русской жизни, не озарит Фадей знанием, истинной религией, осмысленным разумом” [20] Н.Ф-ов. Фадя (из народных поверий и суеверий) // НЗГ, 1911, № 41. с. 1099–1102 (цитата со стр. 1102). . Это как будто почти то же, что писалось десять лет назад в статье “На Керженце”, но тон стал другим, краски мрачнее, веры в мужика меньше (сравни с образом замечательного организатора столовых Михаила Ивановича).

И, наконец, большой и, пожалуй, лучший рассказ Николая Елпидифоровича – “В лесной глуши”. Автор отправляется на охоту и навещает давнего знакомого Михаила Ивановича Шохрова – старообрядца, укрывшегося от людской неправды на пасеке, спасающего душу на лоне природы. Его настроение близко и понятно приезжему городскому человеку. Слушая пение духовных стихов, он сам думает о смерти, о покое в лесной глуши, в стороне от греховного мира [21] Н.-ов. В лесной глуши // НЗГ, 1911, № 13, с. 357–363. .

Н.Е. Формозов (справа) на пчельнике М.И. Чугрова.

Рассказ автобиографичен. В Шохрове мой отец узнал Чугрова – крестьянина из села Красный яр близ Лысковского лесничества, многолетнего спутника Николая Елпидифоровича в его охотничьих скитаниях. Сохранилась фотография, где они сняты вдвоем.

После 1911 года в нижегородских газетах статей Н.Ф-ова уже нет. Может быть, ему теперь нечего было сказать, может быть, то, что он говорил, больше не привлекало издателей. Ему исполнилось всего сорок лет, но он быстро шел под гору. Немалую роль сыграла, видимо, плохая наследственность. На охоте, по словам Ивана Елпидифоровича, его брат “сорвал сердце”. При ходьбе у него начиналась сильнейшая тахикардия. 28 марта 1913 года, т. е. задолго до мировой войны и революции, Николай Елпидифорович оформил завещание. В нем он, в частности, просил детей “не отдаляться от природы, жить ближе к ней, так как в ней нет обычных в среде людей фальши и лжи и среди красот ее скорее всего можно найти отдых, успокоение и здоровье” [22] Выпись из актовой книги для актов, не относящихся до недвижимых имуществ нижегородского нотариуса Михаила Ивановича Русецкого на 1912–1913 года, № 1493. . В итоге мне представляется, что мой дед прошел путь от народничества к чему-то вроде толстовства, достаточно типичный для русской интеллигенции начала XX века.

Последний эпизод из его биографии, важный для понимания образа нашего главного героя, известен мне только по рассказам, хотя – по тем же рассказам – он нашел отражение и в печати. В 1905 году, в период “аграрных беспорядков”, было приказано выделить из чиновников людей в помощь полиции. Выбор пал на Формозова, служившего в губернском правлении, – мужчина рослый, видный, охотник – значит, и в оружии понимает. Вызывают его и говорят: “так мол, и так. С завтрашнего дня направляетесь Вы в распоряжение полиции” – “Нет, – отвечает дед, – я не пойду. – “Да Вы что, Николай Елпидифорович? Это – приказ. Сам его высокопревосходительство Вас назначил”. – “Нет, не пойду”. – “Да Вы забываетесь, милостивый государь! За неподчинение Вас просто уволят”. – “Нет, не пойду”. И уволили. Было время общественного подъема. О судьбе отца четырех детей, выброшенного на улицу, заговорили, писали в газетах (я не разыскал этих публикаций). Уволенному помогли, устроили его на службу в частном банке. В формулярном списке Н.Е. Формозова это нашло такое выражение: 15 мая 1905 года он “распоряжением губернского начальника определен на должность пристава 2-го стана Горбатовского уезда. Не вступая в должность, согласно прошению по болезни уволен в отставку” 20 июня 1905 года. Вновь приняли его на государственную службу только в 1909 году.