Array Сборник - Про Хвоста

Алеша тогда только что эмигрировал и приехал в Нортхэмптон помогать ставить пьесу. Он же играл в ней роль пожарника, пока не сломал ногу, свалившись с какого-то помоста. Пьесой заинтересовалась местная пресса и прислала представителя правозащитной организации «Эмнести Интернэйшенл» брать у Хвоста интервью. Меня попросили помогать переводить, хотя Алеша и сам бы справился.

Представитель прессы на спектакль опоздал и пьесы не видел. Алеша решил над ним подшутить. Этот журналист все хотел от Алеши политических деклараций, а в ответ получал комментарий о духовном содержании пьесы. Наконец, он прямо задал вопрос: каково же идеологическое содержание пьесы? «Никакого идеологического содержания нет, – сказал Алеша немного застенчиво. – Речь идет о тщетности человеческих ценностей, когда люди забывают об их божественном происхождении». «Что же это за ценности?» – неуверенно вопросил журналист. «Свобода, равенство и братство», – с доброжелательной улыбкой отвечал Алеша. В ответ на ошеломленный взгляд правозащитника я кивнула, дескать, да-да, вы не ослышались.

В статье, появившейся через несколько дней в местной газете, говорилось, что авторы пьесы «провозглашают и утверждают гуманистические ценности и своим творчеством борются за свободу, равенство и братство во всем мире».

Возвращаюсь в деревню Большой Брод.

В то лето и я провела неделю там в гостях. Часто, пока Анри был занят, Алеша удил рыбу. (Это времяпрепровождение воспето в «Частушках»: «Ловили рыбу// Словили по рылу». И там же дальше: «Ловили лосося// Поймали пол-литра»). Он часами мог сидеть неподвижно, глядя на поплавок. Когда приходило время сматывать удочки, Алеша выбрасывал в воду оставшихся червяков, приговаривая: «Это жертва озерному богу». Говоря о бутылках: когда не было других гостей, пили мы в деревне исключительно парное молоко или чай.

И тут – уж не знаю, кстати или нет, – скажу о пьянстве. Его преследовали власти, милиция, соседи по квартире. Говорили: бездельник, тунеядец, пьяница. Все вздор: ни тунеядцем, ни бездельником Алеша не был. Он всегда был занят: рисовал, мастерил, читал, писал, сочинял. В нем шла непрерывная творческая работа. Всегда, почти что до самого конца. Когда приносили выпивку – пил. Он плыл по течению жизни и принимал все происходящее с доброжелательной улыбкой. Никакие ярлыки к нему не подходили.

Следующий совместный «взрыв» произошел в 1970 году. Была положена на музыку «Сучка с сумочкой», написана «Орландина», а кроме того, Алешин шедевр – «Деревенская» («Свет прольется над землей»). «Сучку с сумочкой» очень любили тогда еще совсем маленькие дочери Сережи Есаяна – Варя и Лиза. Жили они все в квартире Сережиной мамы Серафимы Теодоровны. Вера Есаян рассказала, как однажды Алеша пришел их навестить, когда Серафима Теодоровна была дома. «Ну, что вам спеть?» – спросил Алеша. «Сучку с сумочкой, дядя Алеша, сучку с сумочкой», – запищали девочки. Произошел ужасный конфуз.

Хронологически дальше следуют Алешины «Эпиталама Геннадию Снегиреву» и «Облака», а потом их совместное «Молчание» (1971-72 год), написанное, когда Анри поехал в Москву сразу же после Алешиного туда переезда.

Анри всегда говорил и говорит, что писать песни его научил Алеша, объяснив некоторые важные принципы. Научил хорошо. В том же, 1972, году Анри подарили изданную фирмой «Мелодия» пластинку «Лютневая музыка XVI–XVII веков». Анри все ходил и мурлыкал эти несколько мелодий. И вот из отсутствия друга родились три прекрасные песни: «Зеленые рукава», «Лебедь» и «Рай». Алеша был их первым и самым лучшим на свете исполнителем. Когда он их пел, я видела на глазах у людей слезы.

С созданием песни «Рай» связана малоизвестная история. Песню эту Анри не выдумал из головы, он ее увидел. Увидел он ее в мастерской у нашего ленинградского друга, художника Бориса Аксельрода – Акселя, – который тогда выполнял на заказ мозаичное панно для бассейна. Анри ему помогал и колол камушки для мозаики. Однажды мы целой компанией пришли к Акселю в мастерскую. На полу лежало огромное панно с изображением синего неба со звездой, там было еще золотое солнышко, вокруг по краю размещался им освещенный золотой город, а на переднем плане был зеленый газон с цветами и – ну, и дальше, – как в песне. Анри пришел домой и исчез у себя в комнате. Минут через пятнадцать он вышел с листочком в руках. «Вот послушай», – сказал он и напел мне «Рай». Я тогда же отпечатала пять экземпляров под копирку. Панно же в бассейн не попало, и, где оно сейчас, никому не известно.

В 1973 году учинился настоящий фейерверк. «О всеобщей инфляции», «Пасмурный день», «Матримониальная», «Вернись, вернись», «Романс», написанный на день рождения Аси Муратовой, «Фараон». «Прощание со степью» было написано специально для Льва Николаевича Гумилева. Сережа Есаян, друживший со Львом Николаевичем и исподволь печатавший в журнале «Декоративное искусство», где он был редактором, куски из будущей книги «В поисках вымышленного царства», пригласил нас на ужин. Сфера интересов Гумилева была известна. Анри с Алешей раздобыли энциклопедию, отыскали в ней всех этих турок, торок, кераитов и меркитов, добавили немного Жуань-Жуани и конской упряжи и, помирая от смеха, сочинили песню. После ужина Алеша взял гитару и сказал: «Лев Николаевич, а мы для вас песню сочинили». Но петь он толком не мог – трясся от хохота. Сын двух великих поэтов сидел с невозмутимым лицом. Уже потом он сказал Сереже: «Ваши друзья ужасные хулиганы. Но очень талантливые».

Наконец, в конце 1973 года, перед самым нашим отъездом из России, была написана «Тайна». Алеша приехал в Ленинград прощаться с нами и пел со слезами на глазах «храните золото любви». Так мы и уехали со смертью в душе и с этой удивительной песней в памяти, не зная, увидимся ли когда-нибудь.

Увиделись. Начиная с 1977 года история переплетается с географией: происходят встречи и пишутся песни в Париже, Тивериаде, Лондоне. В 1977 году мы с Анри съехались в Париже, он из Тивериады, я – из Штатов. Алеша спел нам «Живые улитки», «Нантского узника» и «Дело плохо», написанные им в Москве, и они вместе сочинили «Прославление Олега Соханевича», «Мы лучше всех» и «Агон Мусагета и Гастронома». Все родившиеся в последующий период дети нашего круга с увлечением распевали:

Еще через два года, опять в Париже, сочинилась песня об эмиграции «Вальс-жалоба Солженицыну».

В 1980 году Алеша навестил Анри в Тивериаде. В результате возникли «Полчаса тишины», «Симпозион», «Песня о независимости», «Буколика», «Олимпийское проклятие», «Невинная песня» (С соседом я пропил последнюю рубашку). Немного спустя в Лондоне они написали «И ночь и день». Алеша вспомнил об этой песне в 1990-м году и написал Анри такое письмо: