Ольга Парина - Николай Васильевич Парин в письмах и воспоминаниях. Жизнь, посвященная океану

Для облегчения жизни большой семьи еще в студенческие годы ты ежегодно ходил в рейсы на различных судах, как из Владивостока, так и из Петропавловска, Усть-Нарвы и Таллина. Нина Дмитриевна с 1953 г. сохранила эти твои письма из рейсов, полные любви и заботы об ее здоровье и о здоровье маленького Алеши, с переживаниями, что ни чем не можешь ей помочь в хозяйственных делах по дому. Сначала они были адресованы только ей по адресу Столешников переулок д. 7 кв. 9, а потом с 1954 г. и Василию Васильевичу, вернувшемуся из Владимирского централа, по адресу Беговая д. 11 кв. 71.

В этом впоследствии переданном мне пакете она сохранила также твои наивные детские рисунки, преимущественно кораблей и перерисованные карты, на которых изображены пейзажи дальних стран. Такими гравюрами были украшены поля книг Форстера о хождениях на кораблях капитана Джеймса Кука, а также книга Чарльза Дарвина о его путешествии на «Бигле». В этом конверте были также сочинения, в частности, на тему о помещике Троекурове, грамоты за отличную учебу, вырезки статей из газет, в частности, касающихся рейсов на «Витязе», в которых ты позже принимал участие. С огромной благодарностью я получила этот заполненный конверт, который старалась разобрать и многое воспроизвести в этих записях. Честно говоря, если раньше я стеснялась читать эти письма из прошлого – ведь они с 1953 по 1962 г. были написаны, когда меня еще не было в твоей жизни, то сейчас, мне кажется, я читаю их вместе с тобой, живу твоими переживаниями, проникаюсь твоей трогательной заботой о здоровье родителей и тоской по дому, вниманием к учебе Васи и Алеши, интересуюсь их времяпрепровождением, передаю приветы сестре Нине и Фросе, понимаю радость появления на свет дочки Нины, а потом и ее первым словам, восторгаюсь подробными красочными описаниями тех мест, где ты тогда побывал, и радуюсь твоим первым научным изысканиям.

Когда, к счастью, «друг народа» отправился в ад, в Столешников переулок после восьми лет заключения в октябре 1953 г. вернулся Василий Васильевич. Он не любил говорить о тех унижениях, которым его подвергали в застенках Лубянки, но иногда делился с тобой, как бессонными ночами, почти теряющего сознание, его допрашивали, направив в лицо яркий свет лампы, как выдерживали в карцере, добиваясь признания в шпионаже. Слушая тебя, я проникалась той болью, которую ты испытывал в душе, сдержанно переживая за своего отца, вспоминая ту трагедию, которая постигла и мою семью в то устрашающее время.

Об этом периоде жизни Василия Васильевича ты невольно вспомнил, будучи в Южной Африке в 1997 г., когда посетил утопающий в тумане, обдуваемый ветрами остров Роббин, превращенный в колонию для преступников. Заключенных, в том числе и Нельсона Манделу, там содержали в отдельных камерах. Но когда экскурсовод сообщил, что у них не было разрешения играть в футбол, а только в теннис, пища выдавалась лишь три раза в день (ланч не полагался), и вода в душе была только холодная или горячая, ты, услышав возгласы негодования всех присутствующих, от «возмущения» выронил видеокамеру на пол, и промолвил: «Пусть благодарят Бога, что они не попали в нашу тюрьму», и Janney Butch с удивлением спросила: «Why?». Этот непривлекательный остров поразил своим запустением и наличием гигантского кроличьего заповедника, уничтожившего всю растительность.

В семейных повествованиях, написанных Алешей Париным и Васей Логиновым, лишь кратко упоминается о тебе, а о твоей жизни в студенческие годы, твоих увлечениях, о научной работе в Институте океанологии, об участии в научно-исследовательских рейсах на академических судах, на которых ты ходил в дальние плавания в просторы Мирового океана, о твоих друзьях и людях, с которыми тебе приходилось встречаться не упоминается вовсе. Мне хотелось заполнить некоторые страницы твоей жизни и попытаться изложить то, что я знаю и помню из твоих рассказов, кое-что из твоих кратких записей. Но, в основном, из писем, которые ты присылал из научных командировок и почти ежегодных рейсов вплоть до 1989 г. и, наряду с этим, привести, далеко от определенной последовательности, выдержки из наших порой длительных поездок в разные страны и запомнившихся впечатлениях из совместной почти 50-летней жизни.

С детства ты жил в окружении собак, к которым всегда проявлял большую заботу и внимание. Тебе нравилось наверстывать с Витой и Мартином круги по ипподрому, куда выходили окна вашей квартиры на Беговой улице, а когда Мартина разбил паралич, ты на руках выносил его на прогулку во двор дома. Но особое место в твоей жизни занимали ирландские сеттеры, к которым ты испытывал особую привязанность, обоюдную радость при твоем возвращении домой из поездок и большую боль, которую доставляла тебе их неожиданная кончина от болезни или от случайной гибели. Даже имена ты давал им связанные с морем, так «Дана» – название датского научно-исследовательского судна, а «Наска» – в честь подводного хребта в Тихом океане, ихтиофауну вод которого ты изучал. Дана осчастливила нас рождением шести очаровательных щенят, которые ползали по тебе, радостно улыбающемуся.

Помню твои переживания, когда на охоте несколько дробинок после неудачного выстрела Юниора, попали случайно в мочку уха Наски, не причинив ей существенного вреда. Испуганный визг и крик ужаса. Презирая потрясенного Юниора, несколько километров ты нес ее, столь же потрясенную, на руках до пристани на Волге, где стояла лодка. Отделалась Наска лишь испугом, а Юниор не только (ведь могло быть и хуже).

Совершенно неожиданная смерть второй Наски в 3-летнем возрасте от рака крови, такой маленькой, такой азартной и так тебя любившей, была потрясением для тебя. Сколько тоски и печали выражало твое лицо, когда ты, молча, стоял у окна, не в силах забыть ее. Но от приобретения Айки (Аиры) – Диоскури Двинвен (по происхождению шведки и англичанки) ты не смог устоять, когда увидел это милое создание, которое привнесло в наш дом столько радости и нежности. Положив голову тебе на грудь, она преданно смотрела карими влюбленными глазами. Айка ушла 3 июня 2012 г. в возрасте 10 лет через 2,5 месяца после твоего ухода. Не смогла она преодолеть тоску по тебе. Во время болезни ты больше всего беспокоился, что будет с Айкой, когда нас уже не будет. Почему-то ты был уверен, что она переживет нас.

Но вас пережила только яи теперь, чтобы спастись от одиночества, я с помощью твоей дочки Нины приобрела из питомника кроличьего длинношерстного таксёнка по имени Василиса, переименованной мной в Айку Милое, доброе, преданное создание, любящее спать со мной на подушке или под одеялом. Уверена, что и ты полюбил бы ее.

Передавшаяся по наследству страсть к охоте, всегда занимала большое место в твоей жизни, хотя свою работу во время рейсов, ты считал, тоже можно назвать охотой. Особенно ты любил ездить в Кимры к твоему другу охотоведу Володе Соколову, которого ты искренне уважал и любил как охотника и человека, отдавал ему в натаску собак, но на выставки предпочитал водить их сам. После хождения по охотничьим местам ты получал удовольствие от провождения времени в его деревянном доме на берегу Волги, которая была тебе родной еще с детских лет. Визиты к Володе для тебя всегда были праздником, сопровождавшимся обильными застольями и нескончаемыми разговорами. Ты любовался спокойным разливом широкой реки, любил бороздить ее воды на моторной лодке, когда отправлялся на охоту к дальним, с трудом различимым берегам, но процесс ловли рыбы, которым активно промышлял Володя, не доставлял тебе никакого удовольствия (хотя кушал оную ты с аппетитом).