Татьяна Правдина - Разговор со своими

Прежде чем начать разговор, люди знакомятся. Я, «автор», конечно же, не писатель, а старая, в нескольких поколениях, москвичка. Родилась в 1928 году, ношу странно-литературно-персонажную фамилию. Выяснила: со стороны отца его прадед – еврей, носил фамилию Варгафтик. Выкрестились и фамилию с идиша, искореженного немецкого, перевели «Wahrheit» – «правда».

В 2001 году издательство ДЕКОМ выпустило книгу «Зяма – это же Гердт!», в создании которой я принимала самое непосредственное участие. Счастливо сложилось, что книга была очень тепло встречена читателями и не единожды переиздавалась. Я не собиралась продолжать свою «книготворческую» деятельность, но и мои близкие, и друзья, и главный редактор ДЕКОМа, услышав мои разговоры – воспоминания, сказали, что их надо записать и выпустить книгу.

Вот поэтому и название: «разговор». А «свои» – это те, с кем легко говорить, те, в ком ты видишь, не обязательно, но хотелось бы, единомышленников. Это люди на одной с тобой волне, кому ты если и не нужен, то хотя бы интересен.

Мое поколение «уходящих натур» в детстве и старше мало что слышало о жизни своих предков, их трудностях и радостях. Было не принято распространяться о прошлом, особенно в семьях «бывших». Но зато и Лев Николаевич, и Антон Павлович были к нам на сто лет ближе, от них и знали о предыдущей жизни.

Всё, что являет собой этот «разговор», – это воспоминания о жизни, со сбитой хронологией и сюжетом.

Извиняйте, если что не так…

Случайное начало разговора. – Станция Яя. – Встреча Шуни и Шуры. – Первый брак папы. – Шустовы.

– Прекрати сейчас же, или я тебя выпорю!

Услышав этот вскрик, более похожий на междометие, знакомый многим, имевшим дело с детьми, мой пятилетний внук так на него и отреагировал – спокойным, вальяжным голосом, свидетельствующим о понимании совершенной невозможности исполнения угрозы, спросил: «Баушка, а тебя когда-нибудь пороли?»

Неожиданно отброшенная в его возраст, я вспомнила: «Да, однажды, по-настоящему – ремнем». – «Как?! Расскажи…»

В 1933 году моя мама, Шустова Татьяна Сергеевна (ей был 31 год, и все звали ее так, как звали в гимназии, Шуня = Шу стова + Та ня ), и я, пятилетняя, уже больше двух лет жили в сибирской деревне на реке Яя. Кроме железнодорожной станции с этим же названием там был лесопильный завод и концентрационный лагерь, из-за которого мы и снимали комнату в деревне у тети Луши.

Тогда, как говорили в сороковые и позже, были «гуманные» времена, и заключенных под выходной день после работы и до середины выходного выпускали из лагеря, если было к кому. Поэтому, не вспоминая декабристок, Шуня после ареста в мае 1931 года моего папы, Правдина Александра Викторовича, тогда же завербовалась в Москве на работу в Сибири в контору лесопильного завода рядом с лагерем, чтобы мужу было «к кому».

Несомненно, самым счастливым временем для моих родителей было первое десятилетие их совместной жизни, начавшейся в двадцать втором году и длившейся пятьдесят пять лет, так и не став «законным» браком – они не зарегистрировались, не обвенчались и ушли из жизни в один и тот же семьдесят седьмой год.

1921

Четверка гребчих, Шуня – первая справа. Тренер – Анатолий Переселенцев

Москва, Яхт-клуб, команда гребчих. Шуня сидит в первом ряду вторая слева

Пятерка теннисистов. Шура – крайний слева

В год их пятидесятилетнего «греха», за пять лет до их ухода, мы с Зямой (моим мужем, Зиновием Гердтом) праздновали этот, для нас все-таки золотой, юбилей. Я уговаривала маму пойти в ЗАГС и зарегистрировать брак. Главным моим доводом было, что дадут справочку и можно будет в магазине «для новобрачных» купить туфли. «Не говори глупостей, – говорила она, – я должна проверить чувства».

А тогда, весной двадцать второго, они встретились в поезде Москва – Петроград. Две группы спортсменов, теннисисты и гребцы академической гребли, ехали на соревнования – тогда еще не разыгрывалось первенство Советского Союза (он образовался в декабре того же года), а главными были встречи Москвы и Петрограда. Среди теннисистов был мой папа, Шура Правдин, один из ведущих игроков Москвы. Двадцатисемилетний, высокий, загорелый с ранней весны темным загаром, с обаятельным взглядом, всеми обожаемый. Среди гребчих – Шуня, двадцатилетняя чемпионка Москвы в одиночке (лодка «Скиф») и в восьмерке, совсем не красавица, но привлекавшая внимание стройной английской фигурой и немыслимой детской чистотой («скрипучестью» – рассказывал мне папа), сохранившейся до конца дней.

Команда московских теннисистов, второй слева в первом ряду – А. Правдин. 1922

Шура в это время был женат и имел двоих сыновей, семи и двух лет, но хорошим мужем и отцом не был – женился не по любви, а по долгу, приказал отец, Виктор Михайлович, который сам был женат тремя церковными браками. Александр Викторович окончил юридический факультет Московского университета, хорошо работал, но все свое свободное время и страсть отдавал спорту – футболу, хоккею, боксу, главным образом теннису. Был видным в Москве молодым человеком, в которого все влюблялись. Не миновала этого и первая красавица Москвы Лидия Энгельгардт. Узнав о свершившемся грехе, отец приказал жениться, сохранилась даже фотография шикарной свадьбы.

Единственная, увы, неудачная свадьба. В центре – Шура, невеста – Лида Энгельгардт, Виктор Михайлович Правдин – отец, сзади – отец Лидии

Ему двадцать, Лиде двадцать один – более неподходящих друг другу людей трудно найти: он – спортивный, веселый, гуляка, она – красавица без улыбки, скучно и безрадостно несущая свою красоту. Только те браки удачны, в которых соединившиеся люди живут на одной волне, то есть помимо любовников могут стать друзьями. Ведь дружба счастливее любви – она не бывает несчастной, невзаимной, иначе это не дружба.