Юрий Луценко - Возвращение изгоя. Драма

Ты такая и была. Да и самим фактом своего появления тогда на свет ты оказала неоценимую услугу своему родителю. С тобой и благодаря тебе твоему папе удалось быстрее ассимилироваться, притереться, войти в среду людей живущих в своей эпохе.

Я очень надеюсь, что когда ты прочтешь мое повествование, то глубже поймешь свою роль в его жизни.

И все же о мелочах: опытный глаз бы отметил, как теперь говорят, некоторую неадекватность действительности на этом снимке, а именно – если бы все в его жизни было в порядке – не должно бы быть на лацкане его пиджака вот этих ромбиков.

Я говорю не о праве его на них.

Все правильно и законно – он закончил три технических факультета. Даже больше – было у него четыре курса еще четвертого.

Он их, эти курсы технических вузов щелкал, как орехи, да по паре одновременно – занимался на двух факультетах сразу параллельно, для экономии времени по разным там общеобразовательным предметам – диаматам и историям Коммунистической партии.

На снимке у него два ромбика. А был еще и третий, вот только дочь его где-то пристроила среди своих игрушек…

Получив свободу, он сразу же – восстановил дипломы, подтверждающие образование. А при них получил и ромбики, которых в его время, еще не было

Суть здесь, в данном случае конечно не в ромбиках, а в другом – в признаках синдрома внутреннего состояния и постоянного ощущения себя чужим в этом мире среди своих граждан.

Значки учебных заведений, в те годы, уже носили некоторое время, только, так называемые «молодые специалисты», те, кто только что закончил институт и получил их, как приложение к диплому. Эта молодежь тоже «притиралась» к новой роли и значимости своей в обществе. Но только по-иному. Им хотелось показать всем окружающим, что они уже перешли как бы в другую весовую категорию этими значками. Они косились сами на эти значки, гляделись в зеркале, как молодые лейтенанты на только что пришитые золотые погоны. Со временем парадные погоны поменялись на будничные – защитного цвета, а ромбики были убраны куда-нибудь в старую шкатулку. И начинался новый период в жизни

Прости – это не упрек и, тем более, не ехидный посыл в адрес дорогого тебе человека. Это подсказка о едва заметных признаках синдрома болезни, породнившей всех нас, прошедших через ЭТО.

Подумай, каково ему было жить в новых условиях жизни после более, чем двадцати годах сталинских застенок!

Шрамы на душах остаются навсегда.

Они могут только зарубцеваться.

Мы все себя тогда так неуютно чувствовали в обществе – «на воле».

Но как ни парадоксально, все же именно те годы, когда росла ты, годы в конце ЕГО жизни, по-видимому, были самыми для него счастливыми в жизни.

Он был очень сильным человеком, неординарной личностью, с непоколебимой порядочностью, проявляемой независимо от условий, в которых находился, и с неукротимой жаждой справедливости.

Эти качества человеку тяжело нести в себе всегда, а тем более в неволе.

Отступиться же от принципов не могли заставить его ни два года следственных экспериментов над ним, ни двадцать три года каторжного существования.

В 1956 году твоего отца реабилитировали. По закону полагалось возвратить ему все, что было им утрачено.

Он же был очень скромен в своих потребностях.

Ничего не потребовал, хотя имел на это право. Принимал только то, чем наделили чиновники сами от своих щедрот.

Восстановили в правах, представили одну комнату в Москве взамен огромной квартиры, что он утратил, чего же желать еще человеку после того времени, когда не имел ничего?

Кажется, даже какой-то чиновник извинился перед ним за «ошибки» своих предшественников.

Ему назначили пенсию в размере 120 рублей, что было довольно прилично по тому времени.

Он успел еще многое: но главное из всего – женился и участвовал в создании вот этого чуда, что сидит рядом с ним на фотографии.

Чудо, это тогда уже в ранние, детские годы поражало окружающих умом и рассудительностью поживших на свете людей.

Чудо – Чудо!

Как же сложилась твоя жизнь? Что сумел от своей необычной генной системы по наследству передать тебе твой отец?

Чего же ты достигла в борьбе за существование, без поддержки отца, так рано тебя оставившего, кроме фамилии, хоть она и не так редка в нашем обществе, и тобой она уж, безусловно, утрачена при замужестве?

Такова ваша женская доля.

А нас с Федором Федоровичем судьба свела весной пятидесятого года.

Мои дела к тому времени были на временном подъеме.

Подъеме, не столь значительном, когда вырастают крылья и становится возможным менять судьбу по своему желанию, но наступила лучшая пора из тех, что только возможна была для политического заключенного в период бериевского правления лагерями.

Это было на Воркуте.

Сейчас еще этот северный край не пользуется хорошей славой, а тогда только упоминание о тех местах могло лишить сна человека впечатлительного.

И закономерность чередования благоприятных полос существования, и благорасположения к себе высших сил с неблагоприятными, я уловил давно в самые критические периоды своей жизни. И полагал это одним из важнейших своих в те времена открытий.

Я думал тогда, что эти полосы, зависели то ли от расположения планет, то ли от погоды, то ли Бог знает еще от чего (или от Кого) и совершенно никак не могли измениться от стараний самой личности.

Наоборот. Часто вопреки нашим стараниям, с какой-то злой иронией, даже казалось – насмешкой, кто-то специально расстраивал наши планы и низводил наши потуги изменить что-нибудь в своей судьбе, к полному краху.

И обратно – иногда начиналось время везения.

Ни с того, ни с сего. Без видимых причин.

Просто потому, что наступил вот такой период жизни.

Без всякого повода, казалось бы даже без права моего на такое везение.

Фатализм какой-то?

Но это действительно так! Я убеждался в этом с каждым годом все более. И с этим приходилось считаться. И еще всегда быть готовым к самым неожиданным переменам.

В обычной жизни люди мало на это обращают внимания.

В том году, уже с самой ранней весны, или вернее в самом конце зимы, по воркутинскому исчислению, после очередной темной полосы – «ямы», начался для меня большой добрый цикл: мне удалось, благодаря помощи «земляков» переселиться в «барак для избранных», попасть в новый коллектив с большими перспективами и, что, пожалуй самое главное, получить «блатную должность» в бухгалтерии лагеря.

А все это было, ох, как непросто!

Тому предшествовали совсем уж не светлые времена.

Начать с того, что зона, в которой все это случилось, была не обычная для отдаленного знаменитого «Воркутлага», а строгорежимный лагерь для «контриков», образованный в 1949 году.