Юрий Куксенко - Наши беседы

Нельзя не отдать должное доброму влиянию на меня доживших до 40-50-х годов братьев старого Союза баптистов, пронесших верность Богу сквозь адские муки сталинских тюрем и лагерей Г. П. Колотия, Т. В. Лукина, Н.Д. и А. Д. Тихоновых, И. З. Первака, братьев П.Т. и И. Т. Наконечных, С. Т. Тимченко, В. Ф. Кузнецова, П. И. Чекмарева и др. Они были для меня светильниками, горящими и светящими, духовными отцами и наставниками. Имена их свято хранит моя память. Всем лучшим я обязан им.

Благословил нас Бог и в семейной жизни. Мы прожили с Анной Федоровной 45 лет. Много перестрадала и перенесла она ради Господа. Имеем девять детей, восемь из них члены церкви, служители, проповедники. Внукам не знаем счета.

В настоящее время трудимся во вновь образованной церкви совершенно из мира. Построили молитвенный дом, имеем хор, много детей. Работаем в зонах, в селах, благотворим среди малоимущего населения, бесплатно распространяем духовную литературу. Каются души, крестим, ведем духовно-воспитательную работу среди членов церкви. Есть и немало проблем. Но за все слава нашему Господу.

Когда и сколько вы пробыли в заключении?

– При Сталине, Хрущеве и Брежневе. Всего пробыл в неволе сравнительно немного: двенадцать с половиной лет.

Мы слышали, что вы состояли в братстве Совета Церквей?

– Да, полностью я присоединился к Совету Церквей в 1965 году, после моего освобождения. Хотя борьбу мы вели с уполномоченными и КГБ, против их вмешательства в жизнь церквей и страдали за это раньше, с 1957 года. Инициативная же группа образовалась позже, в 1961 году, когда я был уже в узах. Мне писали об этом, присылали первые послания Инициативной группы как к Президиуму ВСЕХБ, так и ко всем церквам евангельских христиан-баптистов. Я читал их. С одной стороны, я радовался, что начатое нами в одиночку дело не умирает, а принимает организованный характер, а, с другой стороны, меня в этих посланиях что-то настораживало.

Что именно вас настораживало?

– В послании к Президиуму ВСЕХБ меня поражал грубый тон, в котором написано было это обращение. Это было не братское увещание, в котором должна была быть «любовь от чистого сердца», как написано, а обвинительная речь на суде с угрозой и с заранее вынесенным приговором. Таким языком не диалог с братьями ведут, а предъявляют ультиматум побежденному и не сдающемуся врагу. Это напоминало Петра с мечом, отрубающим ухо рабу. В посланиях же ко всем церквам евангельских христиан-баптистов в СССР раскрывалась нагота ВСЕХБ перед духовными младенцами церквей и перед всем миром. Открывать, как я понимал в то время, нужно было отступление ВСЕХБ, но не так, как делал это средний сын Ноя. Мы, например, боролись в Казани с уполномоченными и КГБ, но не воевали с самими братьями ВСЕХБ. Не ставили знак равенства между теми и другими. Одни были палачами, а другие – их жертвами. Работники ВСЕХБ, хотя и оказались в сетях страха и утратили веру во всемогущество Божие, всё-таки являлись нашими братьями и, более того, – служителями. Давид же не поднимал руки своей на помазанника Божия – Саула! Поэтому мы и говорили с ними как с братьями и наши взаимоотношения не выносили на суд миру. Разделение в Казани мы рассматривали как временное явление, когда нам, буквально изгнанным, ничего не оставалось делать, как собираться отдельно. Мы писали письма во ВСЕХБ, собирали подписи, сами ездили в Москву, чего-то добивались, но и видели, что от ВСЕХБ мало что зависело. Они были совершенно бессильны и бесправны. Здесь действовала иная, могущественная система подавления, сломать которую ни они, ни мы и никто другой в то время был не в силах. Нам, братьям, оставалось только пытаться не уходить далеко друг от друга, не ставить точку на отделении, держать сердца для диалога открытыми, молиться и верить, что скоро взойдет желанное солнце свободы, и тогда лед, который на реке среди зимы не тронешь никакими усилиями, сам тронется, и его уже не остановишь. Будут созываться съезды, братья осознают свои ошибки, и все станет на свое место. Ведь есть же Господь? А братство евангельских христиан-баптистов должно быть единым. Я был так воспитан.

Вот с такими, может быть, по-детски наивными убеждениями, читал я первые послания Инициативной группы, в которых явно просматривался курс на разделение. Мы пережили в Казани страшную трагедию разделения, и я боялся, что такая разруха пойдет по всем церквам, что, собственно говоря, вскоре и случилось. Поэтому, естественно, я не мог полностью разделять и поддерживать это новое движение.

Однако в 1965 году, как вы сказали, вы полностью согласились с курсом Совета Церквей и активно включились в его работу?

– Согласился, но не совсем. Движение Инициативной группы к тому времени стабилизовалось и приняло окончательную форму Совета Церквей евангельских христиан-баптистов и мне пришлось вписываться в его работу. Сохраняя, разумеется, за собой право оставаться самим собою и жить не коллективным, чужим, а своим умом и иметь по всем вопросам собственные, независимые от других суждения. Это создавало в работе немалые трудности, как для меня, так и для других.

Что больше всего расположило вас к Совету Церквей?

– Прежде всего, сам смысл и цель этого движения – духовное пробуждение народа Божия и отделение от мира, в чем так нуждались все общины. Во-вторых, это мужество и жертвенность братьев, готовность идти за дело Божие на любые лишения. Они первые за всю историю советского государства смело и громко на весь мир заявили о себе: мы – не рабы и Церковь Иисуса Христа – не служанка у господ этого мира. Конечно, за все это братьям пришлось дорого платить, и они платили свободой, семьями и жизнью. Такую жертвенность я видел только в братьях старого Союза баптистов в 1930-е годы и в своем отце. Когда его последний раз вызывали в Новосибирский НКВД и продержали там всю ночь, склоняя «навести порядок в своей общине», т. е. удалить из хора молодежь, запретить детям посещать собрания, отстранить некоторых проповедников от проповеди и т. д. Иначе, говорили они, пеняй на себя, мы тебя последний раз предупреждаем. Кто будет кормить твоих детей? Тогда отец ответил им:

– Молодежь в хоре вам не мешает. Это – наше будущее. Дети ходят на собрание с родителями, и я не имею права запретить им. Проповедников поставил на проповедь не я, а Господь, и ни мне отстранять их. Что касается моих детей, то и о них прошу не беспокоиться. У них есть Отец на небесах, и Он лучше меня прокормит и воспитает их. Я Ему вполне доверяю. Я – раб Христа. Если Господин мой пожелает переселить раба Своего в другое место, то кто я, чтобы возражать Ему? Имеет ли раб на это право? Не должен ли он сказать: да будет воля Твоя?