Екатерина Поспелова - Как я выступала в опере

Потом мне, спеленутой в фартучек, давали в потные от волнения руки фасолевидную ванночку для слюней, а в рот засовывали, проводя пальцами по деснам, полуциркульную лопаточку с каким-то липким говном. Называлось – снятие слепка. Результаты таких же «снятий», чьи-то ужасные белые челюсти на подставках-брикетиках, стояли вокруг в стеклянных шкафчиках, в гипсовом варианте, прихваченные аптечной резинкой и неразборчиво надписанные ручкой. Бедные Йорики стараний состоятельного Козловицера.

Минут десять надо было терпеть, истекая слюной и слезами, глубоко дыша и удерживая рвотные позывы, пока эту дрянь не вынимали изо рта с сочувственным: «Сплюнь и прополощи», – а тебя с мерзким вкусом во рту не отправляли в морозную синь за пределами теплой клиники.

Через неделю по мерке изготовлялась «пластинка» – интимно прилегающая к твоему нёбу штуковина с кривыми проволочками, захватывающими клыки и задние зубы.

В этом всём надо было ходить. И просто в жизни, и в школу…

Пластиночка была разделена на две части, и прилагался маленький ключ.

Каждый вечер, сняв ее и отплевавшись, надо было вымыть пластиночку под проточной водой и положить в стакан, как в непристойной песенке: «Правый глаз ее в стакане, остальное – на диване».

Но предварительно сделать сакраментальный поворот ключиком, – чтоб пластинка «выросла», следуя за «растущим организмом ребенка».

Мамочка, желая придать этому противному действию культурный подтекст, говорила:

«Это как в опере Бриттена „Поворот винта“…»

Нас с братом эти аллюзии совсем не утешали.

Как-то, выждав момент, когда родителей не было дома (бабушка была глуха или сочувствовала нам, преступникам), мы с братом завернули наши пластинки из стакана в газетку – и спустили в мусоропровод…

Почему-то – вовсе не из-за наших пластинок – мусоропровод в тот роковой день засорился.

Бренные остатки жизнедеятельности встали комом где-то на уровне пятого этажа, и ни туда ни сюда…

Тут брат Петя сказал:

– Знаешь, я инженерный гений! Я придумал как сделать, чтоб мусоропровод прочистился: надо его зажечь!

И, гордый, чиррркнул спичкой и кинул туда, вслед за шедевром Козловицера, горящий коробок.

Потом мы, волнуясь, ждали – что будет?

Было все ужасно.

Засор вспыхнул, в трубе загудело, изо всех отверстий повалил дым, подъезд заволокло гарью.

На беду еще испортился лифт, и наши мама с папой, возвращаясь из гостей, зажимали рты и носы, пробегая вверх по промежуточным лестничным площадкам, где из жерл мусоропровода валил тяжкий черный дым.

Врать мы умели плохо. И вскоре вся эта безумная афера с избавлением от пластинок всплыла на поверхность.

Про то, что было нам с братом, умолчу.

Папа быстрыми и решительными движениями вылил в наш, на седьмом этаже, мусоропроводный оскал пару ведер воды, и весь армагеддон вмиг закончился, засор провалился, а гарь проветрили, открыв все окна на этажах подъезда.

Но, что всего ужаснее, – мама полебезила перед дворниками, и они, покопавшись за рупь в полусожженном-полунамокшем грязном и кляклом мусоре, извлекли оттуда ничуть не пострадавшие, чтоб их, технологически-прекрасные, целлюлозно-блистательные изделия Козловицера!..

На следующее утро у меня был день рождения, тринадцать лет.

О том, чтобы провести этот день без пластинки, не могло быть и речи.

Их обдали кипяточком и засунули нам во рты.

Я отстрадала в школе положенные пять часов.

Потом шла с Иркой Ф., рассказывая ей, с прикрасами, всю эту историю. Ирка была хорошенькая и с ровнехонькими жемчужными зубами, но слушала меня очень сочувственно и у ее дома, чувствуя выжидающий взгляд Зуси за пятьдесят метров, тактично ушла в свой подъезд.

Я, страдая, прошла несколько метров, слыша, как Зуся подходит все ближе.

Во рту было козловицерно и тошно.

Он подарил мне тогда тринадцать тюльпанов.

Мы решили не сразу расставаться у моего крыльца, а погулять в сквере минут двадцать.

Навстречу шли Коврова и Полатина, очаровательные, беззаботные, без пластинок, и в сопровождении Гладмана и Загорулько.

Они поздоровались с Зусей: «Привет, Игорек», нарочито не заметили меня и мой букет и проплыли дальше, в подворотню.

Я сказала, шепелявя:

– Фмотри, какие крафотки в твоем клаффе. А ты гуляеф с уродиной!

– Ну что поделать, – отвечал мой рыцарь, – надо ж кому-то гулять и с уродинами…

Выходной в театре – это какое-то немыслимое, невообразимое, несбыточное и нереальное счастье.

Как правило, он приходится на понедельник, потому что уикенд достопочтимая публика проводит в местах увеселений и наслаждений, которые им доставляет кто? – а мы, работники театра. Обычные люди поспят-понежатся, проведут лениво-праздный день, а вечерком хлоп – да и пойдут в театр музыку послушать.

А там – мы!

Развлекаем, одурманиваем, дарим смыслами, восхищаем и возмущаем!

Но вот выходные прошли, и обычные люди (это такие странные – «не мы» – существа), нагладив загодя рубашки мужьям, подымаются в предрассветной мгле «трудиться»…

А мы – спим…

Тут подождите и представьте…

Иногда встанешь попить водички часов в семь утра, глянешь во двор: а там все выходят из подъездов, ползут мимо помоечки, в горку, обходя строительство… – ну, не буду злорадствовать, хотя так часто занималась этим, зная, что лично ты-то можешь сейчас вернуться в ароматный ворох тепло-прохладных простыней и придавить еще часа два, или три, или…

Бывают, конечно, печальные исключения – когда часть труппы и персонала в понедельник не отдыхают, занятые в готовящейся постановке, работают…

Но что нам до них, мы свое дело сделали, до девяти в воскресенье работали – и спиммммм…

Но нет.

В одиннадцать раздается звонок из режуправления.

– Поспелова, это вы вчера репетировали до девяти в четыреста первом?

– Д-да, я, – я хоть и не вокалистка, но голос у меня до полудня не просыпается.

– А ключ на вахту сдали?

– С-сдала…

– А если подумать?

Ах, я уже знаю, что чертово режуправление всегда право и ключ лежит сейчас у меня в кармане пальто…

– Но, – откашливаю я сладкую выходную дремоту, – Тамила Николавна, может, можно взять запасной ключ у охранника? – говорю и киксую, как непроспавшаяся валторна.

– Нееет, нельзя взять, – ожесточенным и стальным голосом щелкает Т. Н., – потому что ваш ключ и есть запасной, а другой ключ унес вчера в кармане концертмейстер Полозков, который еще больший идиот, чем вы, Поспелова, потому что он с ключом улетел сегодня в шесть утра в Астрахань дирижировать «Аидой»!

И гудки.

Суперталантливый пианист Полозков – еще и дирижер, и вернуть его с ключом из Астрахани невозможно.