Игорь Зимин - Врачи двора Его Императорского Величества, или Как лечили царскую семью. Повседневная жизнь Российского императорского двора

Буквально накануне случившегося инсульта императрицу видел лейб-медик Роджерсон. Он обратил внимание на возбужденный вид императрицы, сильно взволнованной после получения важных известий с театра военных действий. Роджерсон, с согласия императрицы, проследовал за ней в спальню, где, выслушав ее пульс, попросил немедленно сделать кровопускание. Но Екатерина лишь посмеялась над его опасениями, заявив, что он успеет пустить кровь и завтра.

Но этого «завтра» у императрицы уже не было. С ней случился, как говорили в XVIII в., удар. Утром 5 ноября 1796 г. императрица упала в туалете, где ее и нашел камердинер. Слуги пытались привести ее в чувство, но глаза ее были закрыты, цвет лица – багровый, а из горла раздавался хрип. Сбежавшиеся слуги с трудом вынесли грузную императрицу из туалета и перенесли в спальню. Поднять императрицу на кровать они уже не смогли и уложили ее на полу, на сафьяновом матрасе, послав за докторами.

В камер-фурьерском журнале произошедшие события изложены следующим образом (5 ноября 1796 г.): «…по утру в 6 часов Государыня изволила проснуться в совершенном здравии, кушала кофий и по обыкновенному своему упражнению села писать, что продолжалось до 9 часов. В 10 часу нашел Ее Величество камердинер Захар Зотов, лежащею в чулане, [108]для чего, призвав товарищей своих Ивана Тюльпина и Ивана Чернова, чтоб перенести в почивальню, которые и начали поднимать, без всякого чувства только взглянула один раз, испустила слабый стон с вздохом, а как они стали переносить, то нашли необъятную тягость и в числе 6 человек едва могли перетащить и положили в почивальной на полу с закрытыми глазами, и только что храпела и утроба вздымалась, а при пришествии медиков отворили кровь из руки, но оная хотя и текла, но тихо, и притом густая и черная, давали рвотное и порошки, клали шпанскую муху, ставили несколько клистиров, но все оное никакой пользы не принесло, почему призван был Отец духовный Сава Исаевич, чтобы по закону христианскому сделать все, что следует, но как невозможно было приобщить Святых Тайн по причине текущей мокроты из рта, то решился отправить Канон при исходе души, а как приехал Преосвященный митрополит Гавриил Новгородский и Санкт-Петербургский, то присоветовал отцу духовному приобщить Святых Тайн, потому что на этот раз мокрота остановилась. В 9-ом часу изволил прибыть из Гатчины наследник Цесаревич…». [109]

Лапидарную информацию камер-фурьерского журнала дополняют воспоминания мемуариста: «По утру 7-го ноября 1796 г., проснувшись, позвонила она по обыкновению в 7 часов; вошла Марья Савишна Перекусихина. Императрица утверждала, что давно не проводила так покойно ночь, встала совершенно здоровою и в веселом расположении духа. – „Ныне я умру“, – сказала императрица. Перекусихина старалась мысль эту изгнать: но Екатерина, указав на часы, прибавила: „Смотри! в первый раз они остановились“. – „И, матушка, пошли за часовщиком и часы опять пойдут“. „Ты увидишь“, – сказала государыня, и, вручив ей 20 тысяч рубл. асс., прибавила: „Это тебе“».

Сегодня у врачей есть такое понятие, как «золотой час». Если в течение этого времени, сразу же после инсульта, больному оказывается квалифицированная медицинская помощь, есть серьезные шансы «вытащить» его из болезни. Такого «золотого часа» у Екатерины Великой не оказалось, да и методов тогда соответствующих не было. Вызванный гофмедик собирался пустить кровь императрице, но Платон Зубов не позволил ему это сделать. Ждали лейб-медика Роджерсона, который приехал спустя полтора часа и наконец выполнил эту несложную манипуляцию. Как указано в камер-фурьерском журнале, Роджерсон распорядился приставить к ногам Екатерины II шпанские мушки, но и это не принесло пользы. По мнению врача, «удар по следовал в голову и был смертельным». [110]

Множество курьеров, независимо друг от друга, были направлены разными сановниками в Гатчину с известием о смертельной болезни Екатерины II. Все торопились отметиться, сообщив наследнику «добрую весть». Зимний дворец постепенно наполнялся «людьми всякого звания, кои, собраны будучи вместе столько же по званиям их, сколько из любопытства или страха, все с трепетом ожидали окончания одного долговременного царствования для вступления в другое, совсем новое». [111]

Как это ни удивительно, но великому князю Александру Павловичу, старшему сыну цесаревича Павла Петровича, позволили войти к умиравшей бабушке только в 6-м часу вечера. Это свидетельствует о напряженной подковерной работе сановников, сделавших ставку на будущего Павла I. Фрейлина В. Н. Головина пишет в воспоминаниях: «Войдя в слабо освещенную спальню, великий князь и великая княгиня видали ее величество, лежавшую на полу, на матрасе, огороженном ширмами. В ногах ее стояли камер-фрейлина Протасова и одна из первых камер-фрау Алексеева. Их рыдания вторили страшному хрипению государыни, и это были единственные звуки, нарушавшие глубокое безмолвие. Александр и его супруга оставались там недолго. Они были глубоко потрясены». [112]

Наследник Павел Петрович приехал в Зимний дворец только к вечеру 5 ноября 1796 г. При этом императрицу все уже «списали» и всякий, «кто хотел, подвигнутый жалостью или любопытством, входил в ту комнату, где лежало едва дышащее тело императрицы». Наследник переговорил с докторами, которые подтвердили, что надежды на то, что императрица хоть каким-либо образом оправится, нет.

Графиня В. Н. Головина описывает вечер 5 ноября 1796 г. в Зимнем дворце следующим образом: «Павел приехал к семи часам и, не заходя к себе, отправился с супругой своей в покои императрицы. Он виделся лишь со своими сыновьями, а невестки его получили приказание оставаться у себя. Комната императрицы тотчас же наполнилась лицами, преданными великому князю-отцу. То были, по большей части, люди, взятые из ничтожества, которым ни таланты, ни рождение не давали права претендовать на высокие посты и на милости, о которых они уже мечтали. Толпа в приемных увеличивалась все больше и больше. Гатчинцы (так называли лиц, о которых я только что говорила) бегали, расталкивая придворных, и те спрашивали себя с удивлением, что это за остготы, одни только имеющие право входа во внутренние покои, в то время как прежде их не видывали даже в приемных?». [113]

Великий князь Павел Петрович провел ночь в кабинете «рядом со спальней своей матери, поэтому все, кому он отдавал приказания, направляясь в кабинет и обратно, проходили мимо еще дышавшей императрицы, так, словно бы ее уже не существовало. Это крайнее неуважение к особе государыни, это кощунство, недопустимое и к последнему из людей, шокировало всех и представляло в неблагоприятном свете разрешавшего это великого князя Павла». [114]