Николай Буссе - Остров Сахалин и экспедиция 1852 года

Сидя на дне байдарки, я чувствовал, как она сгибалась подо мной, когда волна, подымая ее на свой гребень, оставляла нос и корму в воздухе. Завернув за оконечность кошки, я въехал в гавань Счастья. Она ограничивается, как я сказал, с севера кошкою, т.-е. песчаною косою в версту ширины; против неё, к югу, лежат низменные острова, а за ними матерой гористый берег, так что гавань эта имеет совершенный вид озера и была бы очень хороша для малых судов, если бы вход в нее не был заносим бурунами. Петровское зимовье расположено на кошке в верстах трех от её оконечности. Несколько деревянных домов, окруженных мелким кустарником, вяло-растущим на каменистой почве, по сторонам несколько разбросанных юрт гиляков – вот вид этого печального селения. Подъезжая к селению, я увидел на берегу недалеко от него несколько гиляков, одетых в собачьи шкуры мехом вверх. Когда я вышел на берег против дома нижних чинов петровской команды, я увидел подходящего ко мне маленького роста худощавого господина, в старом сюртуке со штаб-офицерскими эполетами. Он вел под руку молодую женщину. Приблизясь ко мне, она оставила его, повернув к крыльцу ближнего дома; после я узнал, что это была жена штурманского офицера Орлова. Маленькой, худощавый штаб-офицер и был тот самый г. Невельской, начальник морской экспедиции и мой новый сослуживец, как состоящий для особых поручений при губернаторе Муравьеве, и которого мне так хотелось видеть. Представившись ему, я был приглашен войти к нему в дом. Дом этот одноэтажный деревянный, как и все строения селения, очень не велик. Когда мы подошли к крыльцу, к нам вышла на встречу г-жа Невельская, молоденькая, хорошенькая и приветливая женщина. Мы прошли через кухню в маленькую комнатку, в которой накрыто было два прибора. Усевшись у стола, я, наконец, мог порядочно рассмотреть человека, с которым обстоятельства познакомили меня очень коротко вскоре после первого свидания. Г. Невельской имеет не совсем красивую наружность, маленький рост, худощавое, морщинистое лицо, покрытое рябинками, большая лысина с всклокоченными вокруг с проседью волосами и небольшие серые глаза, которые он беспрестанно прищуривает, дают ему пожилой и дряхлый вид. Но широкий лоб и живость глаз выказывают в нем энергию и горячность характера. расспросив меня о припасах, привезенных из Камчатки с дессантом и оставшись совершенно довольным количеством их, он горячо выразил свою досаду, что товары, назначенные для сахалинской экспедиции, оставлены были в Аяне компанейскою конторою для расценки. По его мнению, нельзя было начинать экспедицию без товаров, и потому он решил ожидать их присылки из Аяна, рассчитывая, что какое-нибудь судно – «Иртыш» или «Константин», привезет их. Решившись на это, он приказал оставить на «Николае» дессант с грузом, с тем, что когда привезут товары, то наложить их на «Николая» и на нем идти на Сахалин [1] Тут же Невельской объявил мне, что он поручает мне управление сахалинскою экспедициею, и что, поэтому, я останусь зимовать на Сахалине. На объяснение мое, что по предписанию губернатора я должен возвратиться в Иркутск, он объявил мне, что он не может никому более поручить этого дела и что если не назначат меня, то не может отвечать за успех исполнения высочайшей воли, о чем и рапортует губернатору. Я, конечно, должен был подчиниться такому объявлению и с охотою принял на себя управление экспедициею. . Вскоре приехали с судна Бачманов, командир судна Клинкофстрем, М. Бачманов и жена священника Веньяминова. Все они были приняты очень радушно. Бедный капитан «Николая» Клинкофстрем с горестью выслушал неприятное для него назначение участвовать в экспедиции. Он рассчитывал идти на зимовку в Ситху, с тем, чтобы оттуда уехать к своему семейству в Либаву – свою родину, желая оставить совершенно службу в компании.

Время до чаю прошло в горячих рассказах Невельского про действия амурской экспедиции. В самом деле, действия эти замечательны по деятельности, трудности и смелости. Я был поражен, что Невельской мог решиться, не имея ни полномочия, ни средств (весь отряд его состоит из 70 чел.) предпринимать подобные дела. Он занял, ни более ни менее, как пространство земли протяжением на юг от 53 до 48° гр. с. ш., т.-е. 500 верст земли, считавшейся принадлежностью Китая. Открытие Л. Бошняком прекрасной гавани в Татарском проливе на азиатском берегу, между 48 и 49 градусами, по-видимому было причиною горячности, с которою Невельской стал занимать все пространство к северу от неё, долженствующее принадлежать России, для того, чтобы владеть гаванью. Занятие это состоит в том, что разбросали в нескольких пунктах по 5 и 10 человек с запасом продовольствия и товаров, и выкинули флаги на этих пунктах. По словам Невельского, самый трактат, заключенный между Россией и Китаем, оправдывает это занятие. Он говорит, что в трактате определены границы с Китаем следующим образом: от соединения р. Шилки и Аргуни по горному хребту вплоть до Охотского моря, так что все реки, текущие с юга на север, должны принадлежать России, и все реки, текущие с севера на юг – Китаю. Г. Невельской говорит, что, по собранным им сведениям через посылаемых на съемку офицеров, ему достоверно известно, что этот горный хребет от соединения Шилки и Аргуни разделяется на три ветви: одна идет по направлению течения р. Лены, другая к северной части берегов Охотского моря, и третья, на юг, переваливает через Амур и тянется поперег Манжурии. Поэтому граница, положенная на картах от верховьев Амура в перпендикулярном направлении к Охотскому морю не верна, ибо по этому направлению нет никакого хребта. По смыслу трактата следовало бы России или отдать Китаю бо́льшую половину Якутской области, или все прибрсжье Охотского моря с портом Аяном; или, наконец, взять себе бо́льшую часть Манжурии. Значительная часть рек, впадающих с левой стороны в Амур, имеют течение к с.-в., след. и реки тоже обозначают другое направление нашей границе и, как предполагает г. Невельской, она должна идти по Амуру до впадения в него с юга р. Усури, оттуда по реке Усури, по правому её берегу до перевала на р. Самальгу и далее по левому берегу Самальги, до её впадения в Татарский пролив около 47° гр. с. ш. Этою границею мы отмежевываем себе все пространство земли к с. от Амура и Татарский берег до 47 градус. с. ш. Дай Бог, чтобы предположения эти исполнились, мы приобрели бы себе прекрасную землю и отличную гавань, открытую для навигации в продолжении 8-ми месяцев и тем упрочили бы наше влияние на Китай и Японию, да и вообще в Тихом океане. Гавань «Императора Николая» могла бы быть станциею эскадре балтийского флота и тем много бы послужила к улучшению его. Вся окрестность её и берега Амура изобилуют корабельным лесом. Однако оставим эти предположения и обратимся к рассказу.

Читать дальше