Тереза Энн Фаулер - Z – значит Зельда

Я толкнула Сару локтем и кивнула на плакат:

– Как думаешь, имеется в виду Богоматерь?

Ответить Сара не успела. Раздался стук трости по деревянному полу, и мы все повернулись к дородной миссис Бейкер, одетой в перехваченный ремнем костюм стального цвета. Эта поистине пугающая дородная женщина приехала из Бостона, чтобы помочь тренировать добровольцев. Казалось, посади ее на корабль, идущий во Францию, и она в одиночку выиграет войну.

– Всем доброго утра, – отчеканила она. – Вижу, вам удалось отыскать нас без лишних усилий. Война продолжается, а значит, и мы должны продолжать с удвоенной силой работать и искать добровольцев.

Некоторые девушки захлопали в ладоши. Это были самые младшие члены организации, которым только-только позволили к нам присоединиться.

Миссис Бейкер кивнула, отчего ее подбородок на мгновение растворился в шее.

– Итак, некоторым из вас доводилось накладывать повязки на пальцы и руки. Принцип перевязывания ноги или туловища – такой же. Однако есть важные различия, на которые нам следует обратить внимание. Для тех из вас, кто не проходил инструктаж, я начну с самого начала. Итак, первым делом берем отрез небеленого ситца…

Пока я выжимала дождевую воду из подола, миссис Бейкер рассказала о длине, ширине, натяжении и приступила к демонстрации. Она передала конец куска ткани девушке, сидящей ближе всех.

– Встань, дорогая. Одна из вас держит скатку и отматывает ткань по мере необходимости – это раскатчица. Большие пальцы раскатчицы должны быть на скатке, указательный – под отрезом, вот так. Указательные пальцы крепко прижаты к скатке, большие пальцы вытянуты, чтобы достичь максимального натяжения. Все, поднимайтесь, и приступаем.

Я вытащила небрежно скатанную ткань из одной из корзин, выстроившихся в ряд на полу позади нас. Этот ситец, сейчас ослепительно-белый, скоро пропитается кровью, обмотанный вокруг человеческого туловища, покрытого коркой пыли и притягивающего мух. Я видела страдания солдат на фотографиях в книгах, которые рассказывали о том, что папа называл «зверствами, учиненными над нами войсками Союза».

Эти книги и рассказы о гражданской войне предназначались моему брату Тони, который был на семь лет старше меня и служил сейчас во Франции, но папа никогда не выгонял меня из салона во время этих бесед. Напротив, он жестом призывал меня оторваться от пианино, на котором я наигрывала простые мелодии, и присесть к нему на колено.

– Мы, Сейры, оставили достойный след в Монтгомери, – говорил он, переворачивая страницы книги. – Смотри. Это когда-то была резиденция моего дяди Уильяма, где он воспитывал своего младшего брата Дэниэла, твоего деда. Потом она стала первым Белым домом Конфедерации.

– Так улицу Сейр назвали в нашу честь, папочка? – изумлялась я, впечатлительная, как все семи-восьмилетние дети.

– В честь Уильяма и моего отца. Они вдвоем придали городу его нынешний облик, дети.

Тони, казалось, воспринимал семейную историю Сейров как должное. А вот меня завораживали все эти ныне покойные родственники, и я не уставала задавать вопросы об их свершениях. Я жаждала историй.

Папа рассказывал о том, как его отец, Дэниел Сейр, основал газету «Таскиги», а потом вернулся в Монтгомери, стал редактором «Монтгомери пост» и обрел влияние в местной политике. И папа рассказывал о мамином брате, «великом генерале Джоне Тайлере Моргане», который громил союзные войска при каждой возможности, а позже стал выдающимся сенатором Соединенных Штатов. От мамы я узнала об ее отце, Уиллсе Махене, сенаторе США от штата Кентукки, благодаря чьей дружбе с сенатором Морганом мои родители и познакомились на Новогоднем балу Моргана в 1883 году. Дедушка Махен однажды баллотировался в президенты.

В тот день в Красном Кресте я задумалась: не стала ли наша семейная история обузой для Тони? Быть может, она слишком довлела над ним. Возможно, именно поэтому он женился на Эдит из семьи фермеров-арендаторов, а потом нашел работу в Мобиле и уехал из Монтгомери. Быть единственным выжившим сыном в семье – не первенцем, не сыном, которого назвали в честь деда, в свое время несшего на своих плечах львиную долю ответственности за судьбу Монтгомери, не сыном, который умер от менингита всего восемнадцати месяцев от роду, – такую ношу легкой не назовешь.

Распутав ситцевую скатку, я заставила свои мысли изменить направление и протянула Элеанор свободный конец.

– Вчера пришло письмо от Артура Бреннана, – сказала я. – Помнишь такого? Мы познакомились в мою прошлую поездку в Атланту.

Элеанор сосредоточенно нахмурилась, пытаясь разобраться со скаткой:

– Вниз большие или указательные?

– Указательные. Семья Артура выращивала хлопок еще до Революции. У них все еще остались рабы, которые не захотели уходить. Папа говорит, это живое доказательство, что президент Линкольн напрасно разорил Юг.

Элеанор довольно ловко намотала несколько слоев.

– Артур – это парень на зеленом «Дорте»? Блестящий автомобиль, на котором мы катались?

– Он самый. Восхитительная машина, да? Артур говорит, «Дорт» стоит в два раза дороже «Форда» – может, тысячу долларов. Судья скорее станцует голым перед зданием суда, чем потратит столько на машину.

Эта мысль повеселила меня. Продолжая отматывать ситец для Элеанор, я представила, как папочка выходит из трамвая в своем полосатом костюме, с зонтом и кожаным портфелем в руках. У широкой мраморной лестницы здания суда припаркован зеленый «Дорт», отполированный капот и хромированные подножки сияют в лучах солнца. Человек во фраке и шляпе-цилиндре, некий посланник дьявола, манит моего отца к машине, они беседуют, папочка качает головой и хмурится, указывая на свой зонтик. Подняв палец, он читает краткую проповедь об относительной ценности и этичности растрат, человек в цилиндре решительно качает головой, и папочке остается только раздеться прямо на месте и пуститься в пляс.

В своем воображении я из уважения представила отца вдалеке от себя и спиной к себе. На самом деле я еще никогда не видела обнаженного мужчину, хотя видела маленьких мальчиков и картины эпохи Возрождения, которые, как мне казалось, вполне отражали реальность.

– Кстати о голых людях. – Элеанор облокотилась на стол, чтобы забрать у меня из рук конец ситцевой ленты. – Вчера вечером в кинотеатре один летчик, капитан Уэнделл Хаскинс, сказал… спросил меня, правда ли, что ты разгуливала вокруг бассейна в купальном костюме телесного цвета. Он был в кино с Мэй Стейнер, а спрашивал о тебе – каков, а! Мэй тогда отошла к киоску и ничего не слышала – хоть в этом он повел себя как джентльмен.

– Как бы я хотела в тот день быть у бассейна – хотя бы для того, чтобы увидеть лица старых матрон! – подала голос Сара.